Что происходит с душой после смерти православие. Смерть – это победа над последним врагом

диакон Андрей

В Египетском патерике (краткие рассказы о случаях из жизни первых христианских монахов) описывается такой случай: жил монах-отшельник в пустыне, впал в такое состояние: окамененное нечувствие, потерял молитву, дар покаяния, память о Боге потухла, незаметно ушла из его сердца ревность начальная. И однажды он идет за водой, поскользнулся на источнике, упал и порвал ногу об острый камень. И вот он лежит, истекает кровью, и никто не может помочь, потому что это пустыня, и он умирает от потери крови. Дальше идет описание мытарств. Душа монаха оказывается в объятиях темных духов, которые торжествующе кричат, что она наша. Но ангел-хранитель пытается отбить у них эту душу. Спор ангелов и демонов о душе человека (поразительно, что это спор, а не битва. Скорее дискуссия, тяжба, и ни одна из сторон не может увести за собой душу человека, не предъявив на нее какие-то права). Ангел ищет повод, чтобы оправдать человека. И он находит такое оправдание – он показывает бесам на кровь его, пролитую на том камне, о который он поранился и рядом с которым он умирал, и говорит бесам – посмотрите на эту кровь. Вы правы – он действительно потерял покаяние и жил не по-монашески и не по-христиански в последнее время своей жизни, но посмотрите на эту кровь, которую он пролил за Христа. После этого повествование в патерике заканчивается тем, что душа этого монаха была взята в райские обители.

В этом рассказе употребляется такое выражение – «кровь, пролитая ради Христа». Ради Христа кровь проливают мученики, а здесь – бытовая травма. Понятно, что вот если бы сарацины напали, стали бы его мучить и т.д. … Но здесь ведь ничего подобного не было. Он жил один, он сам сделал неосторожный шаг, пронзил себе ногу, пролил эту кровь и умер.

И все же, очевидно, дело в том, как человек воспринимает свою кровь. Человек может умирать по-разному. Представьте себя на его месте – человек умирает в пустыне. Его состояние перед этим было близким к неверию. Он мог превратить свое состояние, эти последние минуты своей жизни в фонтан богохульства – я посвятил всю жизнь Тебе, Господи, а Ты мне такую свинью подложил, будь проклят тот день, когда я пошел в монахи, жил бы сейчас с людьми где-нибудь, мне бы сейчас помогли… Но очевидно, что его исход был другим. И видя, что он умирает и понимая, что смерть неотвратима, очевидно, он что-то изменил в своем сознании в эти минуты и как-то иначе воспринял свою жизнь, и свое дыхание он принес как последнюю жертву Христу , и эту кровь, вытекающую из его раны, он воспринял как последний дар Богу, как последнюю и высшую жертву Богу. И эта жертва была принята.

В христианском опыте открывается, что смерть не есть антоним жизни, смерть есть часть жизни. Опыт смерти есть часть опыта жизни. Обычно говорят, что смерть настигает, вторгается в человеческую жизнь, разрушает ее и т.д. Но в христианском опыте есть иное восприятие – мое умирание может быть чем-то, в чем я являюсь не чем-то пассивным, страдающим восприемником, а я являюсь сотворцом моей смерти, соучастником ее. Не в смысле самоубийства, конечно. Мы – люди. Человек тем отличается от животного, что он всюду видит смысл. И в этом разница между смертью животного и кончиной человека. Для животного смерть бессмысленна, потому что животное не может понять смысла жизни. А человек может умирать не как животное. И для этого, чтобы наша смерть отличалась от смерти животных, мы должны в своем сознании, по крайней мере, наделить свою собственную смерть каким-то смыслом. Осмыслить нечто означает – применить к этому феномену более высокую шкалу ценностей. Смысл, ценность – всегда выше того, что оценивают с помощью смысла, того, к чему эта шкала прилагается. И если я хочу осмыслить свою смерть, то это значит, что я исповедую, что моя смерть – не есть самое главное, что происходит со мной, а есть некое более высокое начало, ценность, которую я могу приложить к своей смерти, и сквозь мою смерть прозреть нечто более высокое. Если этого не происходит, то тогда смерть становится страшной.

У Василия Розанова однажды умер его племянник, довольно молодым. И его сестра пишет Розанову – как страшно он умер, без болезни, внезапно. Так животные умирают – не выболев, не выстрадав своих грехов. – Не случайно молится:» Избави нас от внезапныя смерти».

Один из константинопольских патриархов 20-го столетия однажды так сказал о своей смерти: «я хотел бы умереть так – после болезни, достаточно долгой, чтобы успеть подготовиться к смерти, и недостаточно длительной, чтобы не стать в тягость моим близким.»

То есть христианство говорит, что не с тоской надо уходить в эти минуты.

Отношение к смерти меняет очень много в современной жизни людей. Эта тема стала неприличной, о ней не принято говорить. В некоторых западных городах есть предписание, запрещающее траурным процессиям ездить днем. В католических и протестантских странах покойников хоронят в закрытых гробах – не дай Бог увидеть лицо мертвого человека. И, например, для англичан бывает потрясением, когда они заходят в православный храм и видят покойника с открытым лицом – впервые за многие годы жизни. Потрясение – потому, что прежде всего это далеко не так ужасно, как кажется.

В прежних культурах, когда наступало время старости, оно воспринималось как время всматривания в будущее, подготовки к смерти. Сегодня старость воспринимается как время борьбы за уходящую молодость, как время борьбы за прошлое, а не за будущее. Это рождает совершенно другое отношение между поколениями. Старики перестают быть носителями мудрости. Не знаний, а мудрости, т.к. мудрость – это умение оценивать все в жизни по самой высокой шкале, исходя из самой высокой целесообразности. «А перед лицом Бога как мне умирать будет?» Что значат эти события или другие – перед лицом Бога. И сегодня роль такого старшего поколения оказывается странной. Это поколение, борясь за романтические воспоминания своей юности – голосует за коммунистов…

Итак, человек призван осмыслить свою смерть и пройти через нее. Это то, что открыло христианство – смерть не есть тупик. Это в Ветхом Завете мы видели, что смерть есть тупик. А теперь мы видим, что смерть есть проходной двор. Можно пройти через пространство смерти, не оставшись в нем. Так прошел Христос – Ему нужно было три дня, чтобы преодолеть это пространство смерти. Нашим душам – наверное, больше, и, тем не менее, мы это пространство пройдем и выйдем через него к новой жизни.

А Ветхий Завет не видит для человека никакой надежды после кончины его жизни. И эта мысль накануне эпохи Нового Завета начинает сквозить во всей литературе – античной, языческой. Как интересно меняется отношение к смерти у античных авторов. Классическая эпоха Греции – смерть презираема, смерти не боятся – почему не боятся, верят, что через смерть проходят в мир блаженных? Нет, все гораздо проще: герои античной Греции и Рима не боятся смерти потому, что они вообще не боятся ничего за себя, они еще не знают себя, они еще не знают величайшего открытия – они еще не поняли, что каждый человек – личность. Человек – это часть полиса, города, часть своего народа, и поэтому их легко утешить: умру я, но будет жить страна, дети встанут в строй вместо меня – то самое языческое мироощущение, которое вдохновляло коммунистов (или так скажем, наш народ в эпоху коммунистов). И которое не будет работать сейчас, когда во многом проснулось сознание личности у людей.
Коммунистическая пропаганда утешала нас – «ты умрешь, но смысл твоей жизни в том, чтобы дать жизнь новым поколениям…» – Простите, это смысл жизни быка – дать жизнь новым поколениям телят. А у человека какой-то иной смысл жизни должен быть. И не просто надо лечь навозом, перегноем в землю, но зачем-то именно я есть, и каждый из нас зачем-то есть. И как же может быть признан человечным такой смысл жизни, который меня растирает в порошок и перегной? Нет покоя совести человека, когда он понял, что он человек, а не просто колесико и винтик какого-то полисного механизма или партийного механизма.

Смысл жизни должен видеть каждого отдельного человека. Высшая ценность должна быть настолько человечной, чтобы в ее ярком свете люди не превращались в тени, как при свете яркого прожектора, который направят на людей – люди не видны в нем, а виден только этот свет. Да, это идея индийской философии, где человеческая душа растворяется в этом океане Божественного света. Но мысль Средиземноморья почувствовала, что человек – это какая-то более глубокая, серьезная реальность. И когда этот мир понял в Евангелии, что Сам Бог есть Любовь, которая любит людей, тем более мы поняли, что Бог не будет растворять людей, как кислота растворяет гвозди . А мы должны остаться, мы какими-то будем, другими, но будем, и будем в Боге, но самими собой.

Так вот, когда был разрушен уютный мир полисного устройства – Афин, Спарты, республиканского Рима – люди вдруг ощутили, что нельзя жить просто так по инерции, предписаниям, привычкам социального быта – ощутили себя индивидуальностями. Я не скажу еще «личностями», но индивидуальностями. И тогда вся античная поэзия, начиная где-то со второго века до Рождества Христова – вся наполняется воплями – «почему же я умираю, как страшно умирать, ведь меня же больше не будет?» И это поражало античных людей в христианах – то, что христиане готовы умирать.

Первое знакомство с христианами убедило их, что они знают, каждый человек личность, каждый человек неповторим – и при этом они готовы умереть. Это совершенно поражало язычников. И поэтому сказал в 3м веке – «кровь мучеников – это семя Церкви». Язычники собирались на стадион и видели, что выходил христианин и мужественно принимал смерть. Люди уходили и многие начинали задумываться: почему я боюсь, а он не боялся. Потом человек находил христиан и спрашивал, почему – и слышал радостную весть. В чем радостность этой вести, Евангелия? В том, что люди до новозаветного времени без надежды всматривались в пространство смерти. Для Ветхого Завета все люди без надежды сходят в могилу, и там нет для них никаких чудес. И вот теперь туда к ним в могилу нисходит Христос и уничтожает ад. Теперь есть возможность для спасения.

Нет такого христианина в мире, к кому бы его соседи не приставали с вопросом: «а почему Вы считаете, что только христиане спасутся? Может быть, и все остальные люди спасутся тоже?» Но христианство исходит из другой системы отсчета. В нашей системе отсчета дано в Ветхом Завете, что все люди погибнут, и вдруг открылась возможность хоть для некоторых спастись.

Современный мир убежден в обратном – всех нас Бог обязан спасти, даже если Бога нет и даже если я не верю ни в какого бога, карма меня все равно спасет. Поразительное мышление – когда люди говорят, что я в Бога не верю, но мне не нравится, когда вы говорите, что Бог меня за это осудит. Его, конечно, нет, но я все равно в рай пойду.

Так вот, христианская система отсчета исходит из минусового уровня: да, мы все согрешили, мы все живем и родились в мире смерти, и каждый из нас число заразы, инфекции духовной в мире умножил. После каждого из нас по большей части в мире становится тяжелее дышать, а не легче. Эта система нарастания греха – показана в первых главах Библии: грехопадение, изгнание Адама, убийство Авеля, потоп, строительство Вавилонской башни. Нарастают грехи и сокращается число дней человеческой жизни от 800 лет до 80 – и то это «аще в силах человек, 80 лет».

И вот здесь оказывается, что открывается наконец Христом возможность не умирать . Ведь христианство – это не моралистика, Евангелие – это скорее медицина. Вот, например, представьте – взорвался Чернобыль. И в этой зоне все люди дышат радиацией смерти. И вдруг какой-то ученый открыл противоядие, которое он может привезти туда и раздать людям, и тогда они не будут умирать. И этот ученый бросает свою безопасную лабораторию и приезжает туда с этими препаратами и начинает их раздавать. И, например, он поселился в деревне Верхние Васюки, а жители деревни Нижние Васюки устроили митинг и возмущаются – почему он поселился в той деревне, а не у нас? И что это за жестокий профессор такой, который объявляет (а он объявляет – берите бесплатно, но если вы не возьмете, то вы умрете) – в народе стали говорить – какой он жестокий, заявляет нам, что мы помрем, какой гордый, негуманный, неприличный.

И это есть то, что 2000 лет твердят христианам – какой негуманный ваш Христос, заявляет, что кто отречется от Него, Он отречется пред Отцом Своим Небесным, а вы заявляете, что вне христианства и Церкви нет спасения. Но в том-то и дело, что христианство исходит из того, что все мы заключены в непослушании, все мы умираем. И вот появилась возможность дать лекарство бессмертия тем, кто пожелает выжить в нашем мире смерти, выйти из него в мир жизни.

Христос был человеком, не только Богом. И поэтому все то, что произошло с Ним, произойдет с каждым из нас. Христос воскрес, и это означает, что все мы обречены на воскресение. Мы не надеемся на воскресение, мы обречены на воскресение. Потому что каждый из нас – соучастник плоти Христовой, каждый из нас является братом Христа. Мы единосущны, единоприродны Ему, и то, что Христос сделал с Собою, произойдет с каждым из нас. Он взял на Себя нашу человеческую природу и изменил ее так, что она оказалась способной воскреснуть, выйти из мира смерти. Поэтому все мы воскреснем. Но поэтому и будет тот последний суд, который называется Страшным.

В обыденном представлении люди часто думают так: в последние времена Бог хочет устроить суд, а чтобы сделать его поистине страшным и поистине вселенским, Господь достанет из-под земли всех мертвецов. Представление, которое не делает чести Богу, если Его мыслить таким образом. Что вы скажете о человеке, против которого его знакомый согрешил, и этот человек, исполненный праведного гнева, хотел отомстить своему обидчику, но не успел – тот умер. И тогда, он, пользуясь высшей магией, он раскапывает могилу, оживляет своего обидчика, и, наконец, убивает опять. Скажем ли мы, что это нравственный образ?

Хотя, кстати, горбачевская перестройка именно с этого и началась, с фильма Абуладзе «Покаяние», где герои только тем и занимаются, что выкапывают трупы из могил. Это что угодно, но не покаяние в христианском смысле.

И Бог – это не некий такой монстр, который ради удовольствия наказать грешников будет их оживлять. Здесь ровно обратная последовательность.Поскольку мы живем в мире, в котором Христос воскрес, воскреснем и мы. Но поскольку вновь в нас начнет струиться жизнь, и жизнь эта будет струиться уже в вечности, перед лицом Божиим – это означает, что в этой грядущей жизни мы встретимся с Богом, а встреча с Богом не окажется ли для каждого из нас судом? Потому что, как сказано в Евангелии от Иоанна, суд в том и состоит, что свет пришел в мир и обличил дела тьмы. И когда этот свет осветит все закоулки нашей жизни и нашей совести, тогда и выяснится, что Бог есть Любовь, и всю Свою любовь Он будет изливать на нас. И вдруг окажется, что в нашей жизни было больше ненависти, раздражения и зависти, чем любви – это означает, что свет Божественной любви будет страшен для нас, он будет болезненным, потому что он совсем не будет соответствовать тому, чем мы жили.

В Евангелии есть место: Христос встречается с бесами – изгоняет из одержимого человека беса, а бес Ему говорит: не мучь меня! Поразительно – Тот, Кто есть радость, Кто говорит – хочу, чтобы радость ваша была совершенна, Тот, Кто есть полнота света и любви – оказывается источником муки! Христос оказывается причиной мучения для какого-то существа – для беса. И если мы станем такими же бесами во плоти, то Христос с нами ничего не сможет поделать. Тогда Его свет любви и в вечности станет для нас источником муки.

Поэтому в христианской традиции звучит время от времени такая мысль – свет Божественной любви и адский огонь – это одна и та же энергия, но по-разному воспринимаемая разными людьми в зависимости от степени их духовной подготовленности, их одичалости, безжизненности.

В жизни же человека возможны два опыта смерти. И вот в христианстве по-настоящему антонимом слова «смерть» является слово «успение». Это два разных исхода из жизни. Христос говорит: верующий в Меня не увидит смерти вовек. А что он увидит, не останется ли он вечно жить на земле? Свое успение. Мы слышим отголосок таких слов, как спелость, успех. Это не только сон, а успешно завершенная жизнь . Как М. Цветаева однажды сказала: «Господи, душа сбылась, умысл Твой самый тайный». Душа сбылась – вот это и есть та надежда, тот призыв Христа к нам – чтобы душа родилась, сбылась. Человек ведь долго рождается на свет. И у христианина у каждого есть 3 дня рождения: день рождения по плоти от матери, день рождения в Духе в Крещении, и день смерти. В Православной Церкви дни памяти святых – это дни их смерти, а не дни рождения. И это воспринимается и часто называется новым рождением.

Однажды некий священник выступал в странном таком месте – это был родильный дом. Он выступает перед врачами, медперсоналом, пробует им рассказывать, как православие понимает смерть, и между делом вспомнил книгу Моуди «Жизнь после смерти», и вообще это много где описывается – там описывается, как душа выходит из тела, идет таким черным коридором, туннелем, по нему летит, впереди свет, и она попадает туда, и дальше разные люди описывают по-разному, а этот первый момент все описывают одинаково. И вот одна акушерка говорит – так ведь это точное описание родов. Если бы младенец мог описать состояние родов, он сказал бы то же самое. Он идет по черному коридору, впереди свет, он выскакивает на этот свет, и дальше его, бедняжку, начинают зачем-то мучить, там холодно, неприятно – короче, обжиться надо.

И вот третий раз мы рождаемся в смерти. Апостол Павел так и говорит – для меня жизнь – Христос, а смерть –приобретение.

Но давайте продолжим это сопоставление. Жизнь человечка на земле во многом зависит от того, как его вынашивала мать. Не пила ли каких-то вредных лекарств, не употребляла ли алкоголь, а может, над ней надругались, или муж или кто-то другой бил ее, избивал во время беременности. Тогда может случиться, что ребенок родится больным, и тогда вся его жизнь предстоящая будет тяжелой.

Так вот, каждый из нас беременен. Душа каждого из нас беременна новой жизнью. Мы рождаем в себе человека. Апостол Петр называет это «сокровенный сердца человек». Павел называет это «внутренний человек». Мы вынашиваем в себе нашу душу. И если мы при этом будем потреблять какую-то негативную информацию из внешнего мира, сами будем продуцировать негативные чувства, вынашивать ненависть, раздражительность, безлюбовность, если не будем сами кормить свою душу добрым хлебом – она родится выкидышем, извергом в вечность. Родится недоношенной, невыкормленной в вечность.

У Солженицына был такой рассказ в ранние годы. Утро, берег реки, солнышко едва показалось над лесом, на берег выбегает 1,5 десятка человек, которые поворачиваются лицом к солнцу, воздевают руки, потом падают ниц, и так 10 раз подряд. Нет, они не молятся – они делают зарядку. И дальше он говорит:когда современный человек 10 минут в день заботится о своем теле и служит своему телу, все считают, что это нормально. Но если кто-то узнает, что этот человек 10 минут с утра молится и заботится о своей душе, все сочтут его сумасшедшим.

Так вот, душе нужен свой хлеб, и хлеб добрый – не опилки оккультизма, а добрый евангельский хлеб. Если она этого хлеба не получает, она рождается скукоженной, и, уродуясь уже здесь, она свою уродливость переносит и дальше.

Естественный вопрос – что с человеком происходит после смерти, когда душа исходит из тела? Я сейчас скажу такую странную вещь – с точки зрения православного богословия никакого рая нет, ада тоже. По простым причинам библейского характера: рай был уничтожен грехопадением Адама, ад был уничтожен воскресением Христа. Поэтому, строго по букве православного богословия, человеческая душа после расставания с телом, находится в состоянии предначинания вечного блаженства или предначинания вечных мук. Преподобный это выражает так: «Души праведников сидят около ограды райского сада, не дерзая туда войти, потому что они ожидают воскрешения своих любимых тел». Пока это тело не вернулось, человека нет . И это очень важная интуиция христианства: душа без тела – это не человек.

(начало 2 века) говорит об этом так: «тех, которые считают, будто души людей сразу после смерти попадают в рай, вы за христиан не считайте. Потому что человек есть единство души и тела, и душа без тела называется не человек, а душа человека. И тело без души не называется человеком, а телом человека. А человек целостен, един. И в христианском понимании тело человека есть не случайная одежда, которую можно поменять, а когда износилась – можно выбросить. Нет, человек един. И тело оказывает влияние на душу, и душа по-своему взращивает себе тело. И пока душа с телом разделены, ничего с душой происходить всерьез не может.

Задача богословия – не только уяснение, хранение истин евангельской веры, святоотеческой веры, хранение этого предания, не только задача позитивная, но и негативная, разрушительная – удерживать в узде человеческую фантазию. Потому что каждый народ создает фольклорное творчество, и православный народ – не исключение. В истории Церкви часто происходит так, что «благочестивые» народные фантазии рождают мир приходских преданий. И богословию часто приходится отодвигать в сторону это буйство «благочестивых» преданий и говорить: пусть этот мир фантазий не заслонит нам свет Евангелия. Впервые это произошло, когда истинные Евангелия были отсеяны от апокрифов. И постоянно это происходит и до сих пор.

Согласно таким фольклорным представлениям, человек несомненно ниже ангелов, а ангелы намного сильнее человека, и цель жизни человека – сравняться с ангелами. Но в православной традиции это совсем не так понимается. категорично заявляет, что только человек создан по образу Творца. В ангелах нет образа Творца. Златоуст поясняет – потому что только человек способен творить, ангелы не имеют дара творчества. «Не ангельское дело творить, ангельское дело – предстоять». Ангел – вестник, почтальон, посланник. От почтальона не требуется, чтобы он окончил литературный институт, чтобы вносил литературную правку в телеграммы, которые он разносит. Ангел возвещает Божию весть людям, Божию волю, и все.

Но о человеке у Бога замысел совершенно другой. Человек должен создать практически новую вселенную. Призвание человека гораздо более глубоко. Тот же Златоуст говорит: «Бог говорит: Я дал тебе прекрасное тело, а теперь я даю тебе власть создать нечто лучшее. Сотвори себе прекрасную душу». Т.е. Бог дал нам тело, но создать и воспитать свою душу – это то, что он предоставил свободе человеческой личности. Потом эта мысль у развивается и достигает своей вершины у св. , последнего великого византийского богослова в 14 веке. Он говорит: «Да, человек выше ангелов, но почему? Потому, что у человека есть тело». Человек сложен. У нас есть душа и тело. И это означает, что душа должна владеть нашим телом. Но чтобы душа могла подчинять себе тело, для этого у души должна быть способность властвовать, повелевать. Ангелам нечем повелевать, и поэтому ангелы только слушаются. Служение ангелов только в послушании. А человек сложен, и поэтому человеку дается способность властвовать, творчески менять ту ситуацию, в которой мы оказались. Дальше св. Григорий говорит – «только потому, что у нас есть тело, и возможен мир культуры, возделывания полей, и т.д.» Из этого следует, что душа, пока живет в теле, имеет возможность для творчества. Душа вне тела лишается возможности творчества, и тем самым лишается возможности покаяния. Поэтому Христос говорит – в чем застану, в том и сужу. Нельзя изменить себя, творчески обновить себя, покаянно обновить себя после разлучения с телом.

Итак, душа человека расстается с телом. И после этого по православному преданию начинается путь ее странствий, который длится 40 дней. Это не есть догматическое учение, а та самая грань народного опыта и церковного богословия. У древних отцов никакого основания для такого суждения нет. Но за этим, тем не менее, своя правда чувствуется. Поэтому , не провозглашая это учение своим, и не отгоняет его в то же время от себя, а считает, что такого рода представление может быть полезным для духовного воспитания человека.

Эти 40 дней делятся на 3 этапа – 3-й, 9-й и 40-й дни. Разные книги разных православных авторов, и старые, и новые, по-разному понимают эти дни. Вот то представление, которое мне кажется наиболее духовно полезным и серьезным. Сначала к 3-му дню душа человека идет к Богу. Она оказывается способной ко встрече с Богом и ко прикосновению к миру вечной радости. Это касается всех душ всех людей. Но после этого все души вплоть до 9-го дня прикасаются к миру вечной скорби и видят, что происходит там. Когда Христос говорит о Своем Суде в Евангелии, Он говорит: разделятся люди на агнцев и на козлищ по какому признаку – Я был голоден, и вы накормили Меня, Я жаждал, и вы напоили Меня, был наг, и одели Меня. Люди спросят – когда же мы видели Тебя, Господи, таким? – Если вы не сделали это одному из братьев ваших, значит, не сделали Мне. То есть, вот один из критериев для разделения. И те, кто жили по заповедям Христа – им Христос говорит: придите ко Мне, идите и насладитесь уготованным Вам Царствием… Заметьте – люди должны войти в мир, который ожидает людей, в мир, который им уготован. А что происходит с другими – «отойдите от Меня, проклятые, идите в огнь вечный, уготованный диаволу и аггелам его». Мир преисподни – это мир не для человека, а для сатаны и его аггелов, но не мир человека. И это и страшно, что человек окажется в мире, в котором для человека нет места, в бесчеловечном мире. И вот прикосновение к этому миру опять же дается всем до девятого дня. А затем до сорокового дня душа человека возвращается на землю, и перед ней проходят все эпизоды ее жизни, она посещает места, где она была, и вспоминает все, что с нею было. И после этого уже идет к Богу.

Каков смысл этих странствий, этих рассказов? А тот, что человек встречается затем с Богом в состоянии уже абсолютной ответственности. Он теперь знает все – знает, зачем Христос дал ему заповеди, знает, к чему приводит нарушение заповедей, знает, где и в каких случаях он делал гадости. Что было злого и что было доброго в его жизни. Все грехи и все добрые минуты, поступки – все он теперь помнит и знает. В этом состоянии предельной ясности и ответственности он встречается с Богом, и там совершается частный суд, когда душа определяется или в предначинание вечных блаженств, или в предначинание вечных мук. Что это такое, я не знаю. И вряд ли кто-нибудь из православных богословов дерзнет сказать, что он знает. Есть слова ап.Павла – «что уготовал Господь любящим Его – это не приходило на ум человеку», а что касается того, что уготовано диаволу – то именно потому, что это уготовано не для нас, то мы тем более не можем себе это представить. Но на самом деле это просто представить. Ад страшен не столько интенсивностью своих мучений, сколько их бессмысленностью. Человек способен перенести любое страдание, если оно осмысленно, если он понимает, что в этом страдании он растет, если это надо, если из этого есть выход. И напротив – даже элементарную зубную боль никто не в силах перенести, если ты уверен, что она бессмысленна, никому не нужна и будет длиться вечно. Если у человека есть осмысленность своего существования – он пройдет через любой Гулаг. Если в человеке нет чувства смысла – его раздавит элементарная ангина. Так вот, жуть ада в том, что из него нет выхода. Это такое состояние, которое не меняет человека, в котором уже нельзя меняться . И все же это не все. Потому что затем человек ждет последний суд, тот, который называется Страшным Судом. Суд для всех людей и одновременно.

И здесь я хотел бы сказать, что этого не надо бояться – по двум причинам. Одна из них поразительно высказана Григорием [Морикадзе], армянским патриархом 12-го века, «Книга скорбных песнопений». В одном из его гимнов есть строки: «Мне ведомо, что близок Страшный Суд, но на Суде я буду уличен во многом. Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом? Где будет Суд – я поспешу туда. Я пред Тобой, о Господи, склонюсь, и отречась от жизни быстротечной, не к вечности ль Твоей я приобщусь, хоть эта вечность будет мукой вечной?» То есть для человека, живущего по христианским чувствам, встреча с Богом – любая встреча – это источник радости.

Но важно еще и то, что последний суд есть последняя апелляционная инстанция. Согласно православному преданию, страшный суд не ужесточает приговоров частного суда, он их отменяет. Он изменяет их в сторону большего милосердия. Человек, который был осужден как частный грешник, может быть оправдан и спасен как член Церкви.

Два обстоятельства мне кажутся очень важны для понимания последнего суда.

Во-первых, судить будет Христос – Тот, Кто ради нас умер. Отец весь суд предал Сыну, то есть воплощенной Любви. Св. пишет в одном из писем: «Господь есть Любовь, и поэтому Он ищет и жаждет, как бы оправдать каждого из нас. Он готов вменить нам в праведность любую малость. Господь жаждет оправдать нас. Так дайте же Ему хотя бы ничтожный повод, чтобы Он смог нас помиловать».

Кстати, у Достоевского – замечательный рассказ о луковке. Умирает некая женщина, которая была не слишком праведная, и попадает в огненное озеро. А ангел-хранитель плачет над ней и умоляет – дай мне хотя бы какой-нибудь повод вытащить тебя отсюда, вспомни хотя бы какое-то доброе дело, какое было в твоей жизни, хотя бы одно. Она вспоминает – было, я однажды нищенке луковку подала. Та работала в огороде, нищенка мимо проходила, стала просить, и та в нее луковкой запустила, чтобы та отстала. Ангел не поленился, слетал за этой луковкой, вернулся, протягивает этой женщине, которая в огненном озере, говорит – держись, я буду вытаскивать тебя отсюда, если луковка не оборвется. Она цепляется, ангел тащит, и луковка не рвется. А соратники по страданиям, которые мучаются там вместе с ней, видя это, цепляются за ее ноги. И здесь происходит самое страшное – она начинает отпихиваться от них, и здесь луковка рвется. Это была единственная ниточка любви, и своими отталкиваниями и ее эта женщина порвала.

Итак, Господь ищет эту луковку, Его желание – не осудить нас, а вытащить нас отсюда. Какие же есть надежды, что человек, осужденный частным судом, может быть оправдан в конце? Надежда в том, что мы приходим туда все вместе, приходим как Церковь Христова, как частица Тела Господня, и поэтому там, где нам не хватало нашей личной любви, нашей личной святости, она может быть восполнена любовью и святостью Христа. Отсюда, из этого ощущения того, что никто из нас не живет и не умирает в одиночку, потому что мы крестились в смерть Господню, питались одним Хлебом Евхаристии, из этого ощущения нашего благодатного единства во Христе и вырастает надежда на то, что может быть восполнен недостаток в нашей личной духовной жизни – за счет общецерковных сокровищ.

Теперь о теме индульгенций. В индульгенции по большому счету нет ничего страшного. В православии тоже есть индульгенции, и почти каждый из здесь сидящих принимал участие в этих индульгенциях. На языке православного богословия они называются поминальные записки. Разница только в том, что для православных Церковь – это народ, мы с вами – это соборное единство Церкви. А в католическом мышлении Церковь – это папа. И мы когда собираемся в Церковь и молимся об упокоении наших усопших братьев, мы делаем некий жест любви, любовной памяти об этих людях, и мы живем в уверенности – ведь мы же все-таки в Царствии Божием, в Царстве любви. Это означает, что мир Церкви (глава ее – Христос), Церковь построена так, что в ней очень хорошая «акустика» – поэтому слово, жест любви, сделанный здесь, на земле, порождает целую «бурю» любви там, в горнем мире, потому что не кармой держится Церковь, не автоматическим воздаянием, а любовью, которая желает прощать. Это христианское ощущение, что эта малость, наше поминание, наша молитва о дорогих нам людях, об усопших христианах, и даже о тех, кого мы не знаем – Ты, Господи, веси их имена, помяни всех, о ком некому молиться! – каждую родительскую субботу звучат в Церкви эти слова. Мы и надеемся на то, что это делание любви отзывается в мире горнем – мире, который связан с душами людей, ушедших от нас.

А в католическом понимании папа – это заместитель, точнее викарий, наместник Христа, т.е.временно исполняющий обязанности Христа на земле. Христос дал ему какие-то полномочия, власть, и поэтому папа только к себе относит слова, сказанные Христом всем по сути дела христианам – «что вы свяжете на земле, будет связано на небесех…». Поэтому в католичестве возникла традиция поминальные записки адресовать лично папе, потому что, если папа помянет этого человека в своих молитвах, вот тогда Господь точно послушал, т.к. если Христос всю власть папе передал, то если папа молится, то Христос уж точно обязан его спасти.

В православном понимании такого автоматизма нет и такой персонализации Церкви. Не так давно в одном католическом французском журнале я увидел статью, поразило само название – «Церковь – это кто». Статья была, естественно, о папе. Такое конкретное указание. И в понимании католиков индульгенция – это поминальная записка, обращенная к папе, к ней прилагается какая-то сумма пожертвований, чтобы папе было интересно читать эту записку, и в ответ на суммы пожертвований (считается, что папа точно знает суммы небесной бухгалтерии) тебе объявляется отпущение, облегчение мук чистилища. Т.е. в этот промежуток от моей смерти до Страшного Суда, если за меня будут вноситься индульгенции, то для меня этот промежуток будет сокращен. Например, человек умер в 1621 году. А Страшный суд будет, например, в 2001 м. Бедняге почти 400 лет надо еще мучаться в чистилище, и это еще не ад, а предначинание вечных мук. Но власть папы не простирается по ту сторону Страшного Суда, все-таки Евангелие ясно говорит, что весь суд предан Христу, а не папе, поэтому католики не говорят, что они могут гарантировать за хорошую плату выживание после Страшного Суда. Но в промежутке до Страшного Суда можно «договориться». Поэтому, если ты совершил доброе дело, то из этих, например, 400 лет ты проведешь 20 из них в верхних условиях чистилища, в лимфе так называемой, и там тебе будут более-менее хорошие условия для жизни. Официальное католическое богословие сейчас отказалось от этих идей, но на уровне приходской практики все это живет, и до сих пор по Москве распространяются брошюрки, книжки католические с предложением – помолитесь Фатимской иконе Божией Матери, за каждую молитву – индульгенция в 365 дней освобождения от мук в чистилище.

В православии есть эта же идея, но, как мне кажется, более по-христиански выраженная. Что, действительно, человек, который был осужден после своей смерти, непосредственно, по молитвенной заботе всей Церкви, как член Церкви, он может быть оправдан на последнем Суде.

Перед Страшным Судом произойдет воскрешение мертвых. Здесь, конечно, есть где разгуляться фантазии… Но здесь еще важно то, что в моем теле есть частицы, которые были до этого в телах других людей. Вот я умер, меня похоронили, лопух вырос. Этот лопух съела козочка, из нее подоили молочка, его попил внучок кладбищенского сторожа. Потом он тоже умер, и затем мы с ним устраиваем свару – эта частица, которой мне не хватает для моего пальца, она находилась в его печени. Кому из нас она должна принадлежать?. Помните, в Евангелии есть похожий эпизод, когда саддукеи спрашивают, искушая Христа – кому из 7-х братьев будет принадлежать женщина. Или, если я умер одноногим, я с 1 ногой выйду из могилы, или с 2-мя? Такого рода триллеры и картинки обожают рисовать в рериховской литературе.

Тело каждого из нас двусоставное. В нем есть форма и содержание (это язык Аристотеля, и он как раз близок святым отцам). Вот есть храм, есть форма этого храма, а материей являются кирпичи, из которых он сложен. У кирпича есть тоже форма и материя. Формой является прямоугольник, а материя – глина. У этой глины тоже есть форма и материя. И из одной и той же материи можно сложить разные формы. Как из одних и тех же кирпичей можно храм построить, а можно общественный туалет. И вот в моем теле то же самое, есть форма и содержание. Вот ребенок, который растет, у которого организм активно строится, потребляет из окружающего мира каждый день вещества и энергию. Вот с утра он покушал бутерброд с сыром. Означает ли это, что к обеду один его палец на какой-то миллиметр будет состоять из хлеба, а другой – из сыра? Нет. Значит, эти вещества он сначала расщепит, а затем из них построит себя самого. Значит, материя, которая в нас приходит и уходит, с точки зрения чисто вещественной – каждый из нас меняется – ну лет за 7 это точно, обновляется всё. Одним и тем же остается лишь форма, структура тела, то, что можно назвать генно-информационной программой человека. Каждая клеточка и каждый орган тела знает, как строить саму себя, самого себя. А потом мы начинаем стареть, и наше тело «забывает» это умение. И тело изнашивается и умирает.

И воскрешение плоти означает, что этой нашей форме, если хотите – этой «идее» человека, эту форму можно назвать до некоторой степени душой, если хотите – вот моя душа получает возможность вновь строить свое тело – из той новой материи, которая будет вокруг меня. Этот мир сгорит в огне, от него ничего не останется. Но Христос говорит – сотворю все новое, будет новое небо и новая земля. И вот в этом новом мире моей душе будет дана возможность создать себе новое тело. Это моя же душа, это же форма моего тела, но из новых элементов оно построит себе новое тело с новыми свойствами, подобными тем, которые были у Христа воскресшего. Апостол Павел это выражает так: сеется тело душевное (греч. – псюхикос, в древнелат. переводе – корпус анималис, вполне справедливый перевод, «тело животное», анималис), восстает тело духовное». Т.е. зерно бросается в землю, но восходит оно уже не в качестве просто зерна, а чем-то другим. Но важно то, что некая идентичность жизненного процесса сохраняется. Это все-таки не перевоплощение в другое тело, а именно форма этого моего тела получает возможность вновь облечься материей, облечься содержанием в том новом мире, который создаст для нас Господь. Именно потому, что это будет тело нового мира, духовного мира, поэтому окажется, что это тело не будет преградой, чтобы созерцать Творца. С другой стороны, это тело не будет подвержено уничтожению, и это означает, что и боль, которую будет испытывать это тело, если оно воскреснет в поругании, и боль эта будет такой, которую это тело не уничтожит до конца. Поэтому и будет возможно то, что Христос называет мукой вечной, а не временной.

Последнее. Что такое жизнь вечная в Боге и вечная смерть вне Него. О первом говорит, например, св. : «жизнь вечную я полагаю в созерцании Бога, и в этом одном я и полагаю райское веселие». Это нельзя, очевидно, объяснить словами, но человек, который узнал на опыте, что такое прикосновение благодати, хотя бы отчасти, он поймет, что другого тогда ничего не нужно будет.

А что касается вечных мук, то здесь есть некоторые сложности. Одна из них – техническая. Святые отцы не писали учебников по богословию. Каждая книга написана по конкретному поводу. Это учителя Церкви 1го тысячелетия прежде всего. И только есть одна книга, дошедшая до нас из 1го тысячелетия, которая является суммой богословия, энциклопедией богословских знаний – книга «Точное изложение православной веры». И интересно, что в оглавлении есть глава под названием «Рай», и нет главы «Ад». Я специально собирал у святых отцов рассуждения об аде. Самое известное из них – это слово преподобного в 7 в. Смысл его таков, он говорит, что никому не дозволена мысль, что грешники, находящиеся в аду, лишены Божией любви. Но эта любовь жжет их. – Он поясняет – ад, по моему рассуждению, есть невозможность больше любить.

Эти рассуждения Исаака Сирина отозвались потом в рассуждении старца Зосимы у Достоевского, который теми же словами рассуждает об аде. также говорит о мучениях совести, жжениях совести. , Иоанн Дамаскин – наиболее глубокие умы православных отцов – не увлекались идеей каких-нибудь клещей, пыток, огненных котлов со смолой и т.д. В православии не было своего Данте, который бы нарисовал такие картины и затем канонизировал бы их. Надо различать педагогические образы (на очень поздних фресках и иконах, начиная с 16 века) и богословие. И вот в богословии древними отцами понимается, что ад есть прежде всего мука совести. В нашем веке уже о. Сергий Булгаков сказал так: «душа будет вечно смотреться в череду дней, бездумно загубленных ею». Невозможно ничего изменить. Человек поставил себя вне Бога. С Богом он жить не научился. Он не научился той радости, которую Бог хотел нам дать. Бог человеку хочет и может дать только одно – Самого Себя. Если человек не испытал этой духовной жажды и этой радости прикосновения к Богу при жизни, не научился этому радоваться здесь, ему это не будет в радость и там.

Представьте, что вас приговорили бы к жуткой казни – заперли бы на месяц в консерватории. Если у вас перед этим воспитан музыкальный вкус, вы будете даже очень рады, что в течение месяца у вас будет возможность слушать замечательных мастеров. Но если вы воспитаны только на хард-роке, то вас ждет очень тяжелый месяц. Потому что это не тот хлеб, которым вы кормили свою душу. А беда в том, что любое другое, остальная «чернуха» – она исчезнет, растворится, будет сожжена, и останется только Бог. И Бог говорит – вот Я, прими Меня, разреши Мне быть в тебе. А мы говорим – ну в этом нам радости мало, нам бы другую радость, нам бы кто пол-литра дал бы…

С вопросом о воскрешении тел также связан вопрос о кремации. Еще во 2 веке , апологет, специально рассуждал об этой проблеме. Он писал вот о чем. Христиане с глубокой древности почитали мощи святых. Не верьте протестантам, которые уверяют, что это позднее языческое изобретение и т.д. Ничего подобного. Откройте, например, мученические акты , это ученик апостола Иоанна, и все ученые признают, что это текст 2го века, т.е. его жизнь была описана сразу после его смерти. И там сразу говорится, что как только его убили, христиане бросились к нему, к костру, на котором сожгли его, чтобы хотя бы частицу мощей его взять и отнести к себе и благоговейно у себя хранить. И вот язычники знали, что христиане ожидают воскресения тела. Язычники знали, что христиане поэтому и ведут себя мужественно, что верят в воскресение свое. Поэтому, чтобы лишить христиан надежды, они полагали, что надо сжечь тело. Если вас похоронят в склепе, а потом придет ваш Христос и воскресит вас, то это понятно. А мы хитрее сделаем – вас сожжем, а пепел развеем, и мы посмотрим, воскресит вас Христос, или нет. И вот отвечает – а мы не боимся ущерба ни при каком способе погребения, потому что мы надеемся не на то, что наше тело воскреснет, а на то, что Христос нас воскресит, а для Него нет труда – собрать ли этот пепел, или восстановить из него человека, и неважно, что вы с нами сделаете. Буквальный текст: «мы считаем, что человек не испытывает никакого вреда в зависимости от образа погребения, но придерживаемся более благородного и более древнего обычая – предания тела земле». Итак, с точки зрения православной Церкви, кремация людей, с одной стороны, безвредна, с другой стороны, страшно разрушительна. Она безвредна для человека, которого хоронят. Если его отпели, помянули, о нем молятся, если он умер исповедавшись и причастившись, а его сожгли, мы не будем сомневаться в том, что Господь примет его душу и потом восставит его тело вне зависимости от того, похоронили ли его на кладбище или сожгли в крематории. Но обряд кремации страшно разрушителен для живых людей, для тех, кто провожает усопшего. Потому что он страшное воздействие оказывает. Во-первых, он лишает возможности просто по-человечески прийти на могилку. Когда человека хоронят в земле – здесь понятный образ, благородный и высокий – зерно, которое бросается в землю. Это зерно брошено, и мы верим, что настанет весна для наших тел и душ, и мы восстанем из этой земли. Очень глубокий религиозный символ. А когда человека бросают в огненную печь – это тоже символ, но негативный. Это очень неприятно, и это ранит душу людей. Поэтому Церковь выступает против кремации. Не из мистических соображений, что это душе усопшего повредит, а просто видно, что это причиняет боль живым…

О молитве за людей, умерших без покаяния.
Эпизод из жизни , когда он в пустыне разговаривает с черепом языческого жреца. Монахи жили в пирамидах, склепах, скрывались там от жары. Понятно, что они молились и об упокоении душ тех, чей покой он нарушил, и чьи могилы сейчас дают им покой от жары. Поэтому они молились и об упокоении душ язычников. О значении заупокойных молитв – прорыв из одиночества – хотя бы увидеть другого, разглядеть его, встретиться с ним взглядом – это уже радость и первая толика любви. Поэтому возможна молитва и ко Христу, и ко святым о людях, умерших без покаяния.

Почему мы, причащаясь Жизни, умираем?
Апостол Павел говорит, что есть две смерти – первая и вторая. говорит, что смерть – это раскол. Смерть первая – это раскол, разлучение души и тела. Смерть вторая – это разлучение души и Бога. Так вот, Христос придет дважды – чтобы исцелить по очереди каждую из этих смертей. Сначала в первом Своем пришествии и воскресении Он делает преодолимой вторую смерть, а во Своем втором пришествии Он сделает преодолимой, отменит смерть первую. Поэтому, хотя мы живем уже в состоянии искупленного мироздания, мы отходим от наших тел.

Вспомним, что сразу после воскресения Христа христиан посетила первая смерть – апостола Стефана. Христиане начали умирать до того, как они начали писать книги Нового Завета. Уже апостолы с самых первых лет знали, что искупление, принесенное нам Христом, слова Христа «верующий в Меня не увидит смерти вовек» – имеют какой-то иной смысл, нежели обещание физиологического бессмертия. Апостол, который писал эти слова Христа, знал, что его собратьев многих уже казнили. Он какое-то более глубокое видел в этих словах Христа.

Почему Христос причастил апостолов до Своей смерти, а не после воскресения?
Чтобы показать им вольность своих страданий. Что Христос добровольно идет на смерть, а не Его арестовывают и ведут. Поистине, «без воли Моего Отца, без Моей воли и волос с Моей головы не упадет». Поэтому Христос дает Свою животворящую Кровь апостолам до того, как эта Кровь будет исторгнута из Него копьем стражника. Христос Сам делится с нами Своей жизнью, а не потому что мы из Него вырвали эту Кровь или кусок мяса или еще что-то. Это именно любовная жертва, поэтому она совершается до Его ареста и распятия.

О понимании таинства Евхаристии.
Кусочек Хлеба называется причастием. Это не кусочек Христа, а нить, которая нас связывает со Христом. А Телом Христовым должны стать мы сами, преложиться в Тело Христово. На литургии священник молится – Господи, ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащие Дары сия. – то есть, смысл литургии в том, чтобы через вкушение Даров, освященных на престоле, люди стали Телом и Кровью Христа. Люди – это то «вещество», которое подлежит преложению, пресуществлению во Христа. И Чаша есть «канал», если хотите, по которому благодать Христова дается нам, чтобы действовать в нас. Для православия таинство причастия есть таинство Церкви, Чаша причастия святится для нас и в нас, в людях. Поэтому в православии нет обрядов поклонения Святым Дарам, как у католиков, когда, скажем, шествует по городу Чаша, и все падают перед нею ниц – люди кланяются Дарам, но не причащаются. В православии Дары даются ради людей, и они должны действовать в нас. И неважно, крохотную ты частицу или большую потребил, Христос ведь один и тот же, и Он желает преложить в Свое Тело не эту частицу хлеба, а всего тебя.

Все люди смертны. Эта простая истина в каждом возрасте воспринимается по-разному. Маленькие дети ничего не знают о существовании смерти. Подросткам она представляется как нечто далёкое и почти недостижимое. Этим объясняется готовность тинейджеров идти на неоправданный риск, ведь им кажется, что жизнь не закончится никогда, а смерть приходит только к другим.

В зрелом возрасте скоротечность жизни ощущается очень остро. Начинают мучить вопросы о смысле жизни. К чему все эти стремления, переживания, волнения, если впереди ждёт только забвение и тлен? Пожилые люди со временем примиряются с мыслью о собственной смерти , но с особым трепетом начинают относиться к жизни и здоровью своих близких. В старости человек один на один остаётся с мыслями о скором окончании своего земного существования. Кто-то панически боится смерти, другие ждут её как избавления. В любом случае финал неизбежен.

А что будет потом? Что ждёт душу человека? Основные мировые религии сходятся в том, что смерть - это не конец, а только начало.

Буддизм: душа не может умереть

С точки зрения буддизма, смерть - это не только естественный, но и желанный процесс. Она лишь необходимый этап для достижения Идеала . Но Идеала (Абсолюта) достигнут не все.

За гранью жизни

Душа не умирает вместе с телом. Судьба её после смерти зависит от того, как человек прошёл свой земной путь. Возможны три варианта:

1. Перерождение (переселение).
2. Достижение нирваны.
3. Помещение в ад.

Среди наказаний, уготованных грешникам, встречаются следующие:

• пытки раскалённым железом;
• наказание замораживанием;
• истязание поджариванием.

Пройдя все испытания, которые всё-таки следует воспринимать символически , душа перерождается. По мнению буддистов, рождение и жизнь - это не благо, а новые мучения.

Перерождение или нирвана

Грешников ждёт нескончаемая череда переселений. При этом возродиться возможно не только человеком, но и животным, и растением, а также небожителем . Нужно отметить, что перерождается не сама душа в привычном понимании этого слова, а карма - некая ментальность, одной из характеристик которой является способность к многочисленным изменениям или трансформациям.

Праведников после физической смерти ожидает нирвана. Дословно «нирвана» переводится как «угасание». Но пламя жизни не угасает с прекращением существования телесной оболочки человека, а продолжается иным способом. Один из буддийских монахов Нагасен описывает нирвану не только как отсутствие страха, опасности и страданий, но и как блаженство, спокойствие, чистоту и совершенство. Точнее охарактеризовать состояние нирваны весьма проблематично, поскольку оно находится за гранью человеческого мышления.

Ислам: беседа с ангелами

Тело - это всего лишь инструмент, который полностью подчиняется духу. Смерть рассматривается как прекращение функций организма, его отдельных органов и систем. Жизнь прекращается по воле Господа, но забирать душу человека и сопровождать её в иной мир поручается ангелам.

Азраил - посланник смерти

В определённое Всевышним время, когда земной путь человека подошёл к концу, к нему спускаются ангелы. Прежняя жизнь умершего влияет на то, как будет уходить его душа после смерти, насколько легко она покинет тело и что ждёт её в загробном мире. Если умирает праведник , ему сначала являются светящиеся и улыбающиеся ангелы милости, а потом приходит и сам Азраил - ангел смерти.

Чистые души покидают тело плавно и мягко. Мученики, принявшие смерть во славу Господа, и вовсе не сразу осознают, что умерли, так как совсем не ощущают агонии смерти. Они просто перемещаются в иной мир и наслаждаются вечным блаженством . Ангелы всюду приветствуют дух праведника, восторгаясь им и восхваляя все добрые дела, совершённые человеком при жизни.

Грешники умирают мучительно. Они ожидают смерть с испугом и озлобленностью, а души их без всякой жалости буквально вырываются из тел. Ангелы не говорят им красивых слов, не сопровождают к Всевышнему. Наоборот, с ними обращаются пренебрежительно, сталкивая обратно в могилу.

Мункар и Накир - вопрошающие из могилы

После того как душа предстанет перед Аллахом, Он велит ангелам отнести её обратно в могилу, которая является не только последним пристанищем тела, но и начальным этапом перехода к вечной жизни. Именно в могиле душу ждёт разговор с двумя ангелами . Накир и Мункар спрашивают у каждого, какую религию он исповедовал при жизни, верил ли в Бога, совершал ли добрые поступки. Праведники без труда отвечают на все эти вопросы.

Если человек вёл греховный образ жизни, то он может подвергнуться наказанию уже в могиле, выступающей в роли своеобразного чистилища. Ф. Гюлен в статье «Убеждения», размещённой на исламском информационном портале, сравнивает могилу с горьким лекарством, за приёмом которого следует выздоровление и избавление от адских мук.

В загробном мире дух праведника ощущает блаженство рая. Совершённые при жизни добрые дела, прочитанные молитвы предстанут перед ним в виде хороших друзей и помощников. Плохие деяния будут преследовать грешников в виде недоброжелателей, а также змей и скорпионов. Душа, у которой имеются неотпущенные грехи, понесёт наказание, чтобы очиститься и, воскреснув в положенный час, попасть в рай.

После перехода в иной мир учёт добрых и злых поступков человека прекращается, но во внимание принимается всё то, что он оставил на земле после себя. Это могут быть написанные книги, созданные вещи, правильно воспитанные дети, вклад в развитие общества. Всё будет зачтено. Если же какой-либо поступок человека, совершённый при жизни, послужил причиной зла и продолжает приносить вред людям и после его кончины, то грехи будут накапливаться. За них тоже нужно будет ответить и понести наказание.

В назначенный день Аллах воскресит не только душу человека. Его тело также будет возрождено из частиц, которые не подверглись разложению после захоронения.

Иудаизм: бессмертие бесплотного духа

Продолжение жизни души человека после физической смерти - основная идея иудаизма. В Торе понятие бессмертия не раскрывается в полном объёме, в ней затрагиваются вопросы земной жизни людей. О мире ином иудеям вещают пророки.

Связь тленного тела и вечного духа

Уникальность человеку, в отличие от представителей животного мира, придаёт наличие души, которая есть не что иное, как сокровенная суть Бога. Каждая человеческая душа до дня своего земного рождения находится на небе. Связь тела и духа начинается с момента зачатия и прерывается с наступлением смерти.

После смерти тела бесплотный дух пребывает в замешательстве: он видит свою физическую оболочку, но не может в неё вернуться. Душа скорбит и печалится о своём теле 7 дней.

В ожидании приговора

В течение года после смерти у души нет места, где она может обрести покой. Наблюдая за разложением тканей тела, которое служило ей при жизни, душа находится в смятении и испытывает страдания. Это является для неё сильным и весьма болезненным испытанием. Легче всего приходится праведникам и тем, кто не придавал большого значения внешним формам, уделяя особое внимание внутреннему содержанию.

Приговор душе выносится через 12 месяцев. Суд может занять меньше времени, но для грешников и нечестивцев он длится ровно год. Потом душа попадает в Гегейном, где её ждёт очищающий духовный огонь. После этого она может претендовать на жизнь вечную.

Христианство: мытарства грешников

Душе в загробном мире необходимо пройти мытарства, каждое из которых представляет собой наказание за определённый грех. Одолев первое испытание, самое лёгкое, душа переходит к следующему, более тяжкому и серьёзному. Пройдя все мытарства, её ждёт либо очищение, либо низвержение в геенну.

20 истязаний

Личный опыт человека, полученный при жизни, его взгляды и убеждения влияют на прохождение мытарств и их восприятие. Всего уготовано двадцать испытаний:

1. Празднословие или любовь к пустой болтовне.
2. Лживость.
3. Клевета и распускание сплетен.
4. Лень.
5. Воровство.
6. Сребролюбие.
7. Лихоимство.
8. Неправедные осуждения.
9. Зависть.
10. Гордыня.
11. Гнев.
12. Злопамятность.
13. Убийства.
14. Чародейства.
15. Блуд.
16. Прелюбодеяние.
17. Содомский грех.
18. Ересь.
19. Жестокосердие.

Каждое из пагубных пристрастий, к которому человек был склонен при жизни, после его кончины обернётся бесом (мытарем) и будет мучить грешника.

С сорокового дня до Страшного суда

После завершения мытарств душе показывают райские обители и бездны ада, а на сороковой день определяют место, в котором предстоит ожидать Страшного Суда. Теперь одни души существуют в предвкушении вечной радости, а другие - бесконечных мук.

Из этого правила есть исключение. Невинной душе ребёнка после смерти сразу же будет даровано успокоение и блаженство. А детям, страдающим при жизни от всяких хворей и недугов, Господь разрешит выбрать в раю любое место, которое им понравится.

Когда наступит назначенный час, все тела будут воскрешены, соединятся со своими душами и предстанут перед судом Христовым. Говорить о воскрешении самой души не совсем правильно, поскольку она и так бессмертна. Праведников ожидает вечная жизнь, полная радости, а нечестивцев - адское пламя, под которым следует понимать не привычный человеку огонь, а нечто, известное только Богу.

Свидетельства очевидцев

Существуют свидетельства людей, которые, перенеся клиническую смерть, буквально вернулись с того света. Все они примерно одинаково описывают происходящие с ними события.

После того как душа отделяется от тела, она не сразу осознаёт, что произошло. Наблюдая за своим бездыханным телом, она начинает постепенно понимать, что земная жизнь закончена. При этом сознание человека, его мысли и память остаются неизменными. Многие вспоминают, как перед их глазами промелькнули все события их земной жизни. Кто-то уверен, что, оказавшись в ином мире, смог познать все тайны вселенной, но это знание потом было стёрто из памяти.

Осмотревшись, душа замечает яркое свечение, излучающее любовь и блаженство, и начинает двигаться навстречу свету. Некоторые слышат при этом звук, напоминающий шум ветра, другим чудятся голоса умерших родственников или зов ангелов. По другую сторону жизни общение происходит не на вербальном уровне, а с помощью телепатии. Иногда люди слышали голос, повелевающий душе вновь отправиться на землю, поскольку там остались незаконченные дела и миссия человека до конца не исполнена.

Многие испытывали такое умиротворение, спокойствие и радость, что не хотели возвращаться в своё тело. Но есть и те, кто чувствовал страх и страдания. Потом им требовалось немало времени, чтобы прийти в себя и избавиться от болезненных воспоминаний.

Часто люди, перенёсшие клиническую смерть, меняют своё отношение к жизни, религии и начинают совершать поступки, ранее им несвойственные. При этом все утверждают, что полученный опыт оказал сильное влияние на их дальнейшую судьбу.

Учёные, придерживающиеся материалистических взглядов, уверены, что видения, описанные людьми в состоянии клинической смерти, - всего лишь галлюцинации, вызванные недостатком кислорода. Доказательств реальности посмертных переживаний нет.

Не преступив грани, отделяющей жизнь от смерти, никому не дано знать, что уготовано ему в ином мире. Но каждый может достойно пройти свой земной путь и не совершать злых поступков. Не из-за боязни кары небесной, а из-за любви к добру, справедливости и своим ближним.

В первых девяти главах этой книги мы попытались изложить некоторые основные аспекты православного христианского взгляда на жизнь после смерти, противопоставляя их широко распространенному современному взгляду, а также появившимся на Западе взглядам, которые в некоторых отношениях отошли от древнего христианского учения. На Западе подлинное христианское учение об Ангелах, воздушном царстве падших духов, о природе общения людей с духами, о небе и аде было потеряно или искажено, в результате чего имеющие место в настощее время "посмертные" опыты получают совершенно неверное толкование. Единственным удовлетворительным ответом на эту ложную интерпретацию является православное христианское учение.

Настоящая книга имеет слишком ограниченный объем, чтобы изложить полностью православное учение о потустороннем мире и посмертной жизни; наша задача была куда более узкой – изложить это учение в той мере, в какой было бы достаточно, чтобы ответить на вопросы, поднимаемые современными "посмертными" опытами, и указать читателю на те православные тексты, где содержится это учение. В заключении мы здесь специально даем краткое изложение православного учения о судьбе души после смерти. Это изложение состоит из статьи, написанной одним из последних выдающихся богословов нашего времени, архиепископом Иоанном (Максимовичем) за год до его смерти. Его слова напечатаны более узким столбцом, а объяснения к его тексту, комментарии и сравнения напечатаны как обычно.

Архиепископ Иоанн (Максимович)

"Жизнь после смерти"

Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века.

(Никейский символ веры)

Безграничным и безуспешным было бы наше горе по умирающим близким, если бы Господь не дал нам вечную жизнь. Жизнь наша была бы бесцельна, если бы она оканчивалась смертью. Какая польза была бы тогда от добродетели и добрых дел? Тогда были бы правы говорящие: "Будем есть и пить, ибо завтра умрем". Но человек создан для бессмертия, и Христос Своим воскресением открыл врата Царства Небесного, вечного блаженства для тех, кто верил в Него и жил праведно. Наша земная жизнь – это приготовление к будущей жизни, а это приготовление завершается смертью. Человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. IX, 27). Тогда человек оставляет все свои земные попечения; тело его распадается, чтобы вновь восстать при Общем Воскресении.

Но душа его продолжает жить, не прекращая своего существования ни на одно мгновение. Многими явлениями мертвых нам дано было знать частично, что случается с душой, когда она покидает тело. Когда прекращается видение телесными очами, начинается видение духовное.

Обращаясь в письме к своей умирающей сестре, епископ Феофан Затворник пишет: "Ведь ты не умрешь. Тело твое умрет, а ты перейдешь в другой мир, живая, себя помнящая и весь окружающий мир узнающая" ("Душеполезное чтение", август 1894).

После смерти душа жива, и чувства ее обострены, а не ослаблены. Св. Амвросий Медиоланский учит: "Поскольку душа продолжает жить после смерти, остается добро, которое не теряется со смертью, но возрастает. Душа не удерживается никакими препятствиями, ставимыми смертью, но более деятельна, потому что действует в своей собственной сфере без всякой связи с телом, которое ей, скорее, бремя, чем польза" (св. Амвросий "Смерть как благо").

Преп. авва Дорофей суммирует учение ранних отцов по этому вопросу: "Ибо души помнят все, что было здесь, как говорят отцы, и слова, и дела, и мысли, и ничего из этого не могут забыть тогда. А сказано в псалме: В той день погибнут вся помышления его (Пс. 145, 4); это говорится о помышлениях века сего, т. е. о строении, имуществе, родителях, детях и всяком деянии и поучении. Все сие о том, как душа выходит из тела, погибает... А что она сделала относительно добродетели или страсти, все то помнит и ничего из этого для нее не погибает... И ничего, как я сказал, не забывает душа из того, что сделала в этом мире, но все помнит по выходе из тела, и притом лучше и яснее, как освободившаяся от земного сего тела" (авва Дорофей. Поучение 12).

Великий подвижник V века преп. Иоанн Кассиан ясно формулирует активное состояние души после смерти в ответе еретикам, верившим в то, что душа после смерти бессознательна: "Души после разлучения с телом бывают не праздны, не остаются без всякого чувства; это доказывает евангельская притча о богатом и Лазаре (Лук. XVI, 19-31)... Души умерших не только не лишаются своих чувств, но не теряют и расположений своих, т. е. надежды и страха, радости и скорби, и нечто из того, чего ожидают себе на всеобщем суде, они начинают уже предвкушать... они еще живее становятся и ревностнее прилепляются к прославлению Бога. И действительно, если, рассмотрев свидетельства Священного Писания о природе самой души по мере нашего смысла, несколько порассудим, то не будет ли, не говорю, крайней глупостию, но безумием – хоть слегка подозревать, что драгоценнейшая часть человека (т. е. душа), в которой, по блаженному апостолу, заключается образ Божий и подобие (1 Кор. XI, 7; Кол. III, 10), по отложении этой дебелости телесной, в которой она находится в настоящей жизни, будто становится бесчувственною – та, которая содержит в себе всякую силу разума, своим причастием даже немое и бесчувственное вещество плоти делает чувствительным? Отсюда следует, и свойство самого разума требует того, чтобы дух по сложении этой плотской дебелости, которая ныне ослабляется, свои разумные силы привел в лучшее состояние, восстановил их более чистыми и более тонкими, а не лишился их".

Современные "посмертные" опыты сделали людей потрясающе осведомленными о сознательности души после смерти, о большей остроте и быстроте ее умственных способностей. Но самой по себе этой осведомленности недостаточно, чтобы защитить находящегося в таком состоянии от проявлений внетелесной сферы; следует владеть ВСЕМ христианским учением по этому вопросу.

Начало духовного видения

Часто это духовное видение начинается у умирающих еще до смерти, и все еще видя окружающих и даже беседуя с ними, они видят то, чего не видят другие.

Этот опыт умирающих наблюдался в течение веков, и сегодня подобные случаи с умирающими – не новость. Однако, здесь следует повторить сказанное выше – в гл. 1, ч. 2: только в благодатных посещениях праведных, когда появляются святые и Ангелы, мы можем быть уверены, что это явились действительно существа из другого мира. В обычных же случаях, когда умирающий начинает видеть почивших друзей и родственников, это может быть лишь естественное знакомство с невидимым миром, в который он должен войти; подлинная же природа образов почивших, появляющихся в этот момент, известна, возможно, одному лишь Богу, – и нам нет нужды вникать в это.

Ясно, что Бог дает этот опыт как наиболее очевидный способ сообщить умирающему, что потусторонний мир не есть совсем незнакомое место, что жизнь там также характеризуется любовью, которую человек питает к своим близким. Преосвященный Феофан трогательно излагает эту мысль в словах, обращенных к умирающей сестре: "Там встретят тебя батюшка и матушка, братья и сестры. Поклонись им и наши передай приветы, – и проси попещись о нас. Тебя окружают твои дети с своими радостными приветами. Там лучше тебе будет, чем здесь".

Встреча с духами

Но по выходе из тела душа оказывается среди других духов, добрых и злых. Обычно она тянется к тем, которые ближе ей по духу, и, если находясь в теле, она была под влиянием некоторых из них, то она останется зависимой от них и по выходе из тела, какими бы отвратительными они ни оказались при встрече.

Здесь нам снова серьезно напоминают, что потусторонний мир, хотя и не будет совершенно чужим для нас, но не окажется просто приятной встречей с любимыми "на курорте" счастья, а будет духовным столкновением, которое испытывает расположение нашей души во время жизни – склонялась ли она больше к Ангелам и святым через добродетельную жизнь и повиновением заповедям Божиим или же, путем нерадения и неверия, сделала себя более годной для общества падших духов. Преосвященный Феофан Затворник хорошо сказал (см. выше конец гл. VI), что даже испытание на воздушных мытарствах может оказаться, скорее, испытанием искушениями, чем обвинением.

Хотя сам факт суда в загробной жизни стоит вне всякого сомнения – как Частного Суда сразу по смерти, так и Страшного Суда в конце света, – внешний приговор Божий будет только ответом на внутрреннее расположение, которое душа создала в себе по отношению к Богу и духовным существам.

Первые два дня после смерти

В течение первых двух дней душа наслаждается относительной свободой и может посещать на земле те места, которые ей дороги, но на третий день она перемещается в иные сферы.

Здесь архиепископ Иоанн просто повторяет учение, известное Церкви с IV века. Предание сообщает, что Ангел, сопровождавший в пустыне преп. Макария Александрийского, сказал, объясняя церковное поминовение умерших на третий день по смерти: "Когда в третий день бывает в церкви приношение, то душа умершего получает от стерегущего ее Ангела облегчение в скорби, каковую чувствует от разлучения с телом, получает потому, что славословие и приношение в церкви Божией за нее совершено, отчего в ней рождается благая надежда. Ибо в продолжение двух дней позволяется душе, вместе с находящимися при ней Ангелами, ходить по земле, где она хочет. Посему душа, любящая тело, скитается иногда возле дома, в котором разлучалась с телом, иногда возле гроба, в который положено тело; и таким образом проводит два дня, как птица, ища гнезда себе. А добродетельная душа ходит по тем местам, в которых имела обыкновение творить правду. В третий день же Тот, Кто воскрес из мертвых, повелевает, в подражание Его воскресению, вознестись всякой душе христианской на небеса для поклонения Богу всяческих" ("Слова св. Макария Александрийского о исходе душ праведных и грешных", "Христ. чтение", август 1831).

В православном чине погребения усопших преп. Иоанн Дамаскин ярко описывает состояние души, расставшейся с телом, но все еще находящейся на земле, бессильной общаться с любимыми, которых она может видеть: "Увы мне, яковый подвиг имать душа, разлучающаяся от телесе! Увы, тогда колико слезит, и несть помилуяй ю! ко Ангелам очи возводящи, бездельно молится: к человекам руце простирающи, не имать помогающаго. Тем же, возлюблении мои братие, помысливше нашу краткую жизнь, преставленному упокоения от Христа просим, и душам нашим велию милость" (Последование погребения мирских человек, стихира самогласна, глас 2).

В письме к мужу упоминавшейся выше своей умирающей сестры св. Феофан пишет: "Ведь сестра-то сама не умрет; тело умирает, а лице умирающего остается. Переходит только в другие порядки жизни. В теле, лежащем под святыми и потом выносимом, ее нет, и в могилу ее не прячут. Она в другом месте. Так же жива, как теперь. В первые часы и дни она будет около вас. – И только не проговорит, – да увидеть ее нельзя, а то тут... Поимейте сие в мысли. Мы, остающиеся, плачем об отшедших, а им сразу легче: то состояние отрадное. Те, кои обмирали и потом вводимы были в тело, находили его очень неудобным жильем. То же будет чувствовать и сестра. Ей там лучше, а мы убиваемся, будто с нею беда какая случилась. Она смотрит и, верно, дивится тому ("Душеполезное чтение", август 1894).

Следует иметь в виду, что это описание первых двух дней после смерти дает общее правило, которое ни в коем случае не охватывает всех ситуаций. Действительно, большинство процитированных в этой книге отрывков из православной литературы не подходит под это правило, – и по вполне очевидному соображению: святые, которые совсем не привязывались к мирским вещам, жили в непрестанном ожидании перехода в иной мир, не влекутся даже и к местам, где они творили добрые дела, но сразу же начинают свое восхождение на небо. Другие же, подобно К. Икскулю, начинают свое восхождение ранее двух дней по особому соизволению Божия Провидения. С другой стороны, все современные "посмертные" опыты, как бы они не были фрагментарны, не подходят под это правило: внетелесное состояние есть лишь начало первого периода бесплотного странствия души к местам ее земных привязанностей, но никто из этих людей не пробыл в состоянии смерти достаточно долго, чтобы даже встретить двух Ангелов, которые должны сопровождать их.

Некоторые критики православного учения о посмертной жизни находят, что подобные отклонения от общего правила "посмертного" опыта являются доказательствами противоречий в православном учении, но такие критики понимают все слишком буквально. Описание первых двух дней (а также и последующих) ни в коем случае не является какой-то догмой; это просто модель, которая лишь формулирует самый общий порядок "посмертного" опыта души. Многие случаи как в православной литературе, так и в рассказах о современных опытах, где мертвые мгновенно являлись живым в первый день или два после смерти (иногда во сне), служат примерами истинности того, что душа действительно остается вблизи земли на некоторое короткое время. (Подлинные явления мертвых после этого краткого периода свободы души куда более редки и всегда бывают по Божьему Произволению с какой-то особой целью, а не по чьей-то собственной воле. Но к третьему дню, а часто и раньше, этот период подходит к концу.)

Мытарства

В это время (на третий день) душа проходит через легионы злых духов, которые преграждают ей путь и обвиняют в различных грехах, в которые сами же они ее и вовлекли. Согласно различным откровениям, существует двадцать таких препятствий, так называемых "мытарств", на каждом из которых истязуется тот или иной грех; пройдя одно мытарство, душа приходит на следующее. И только успешно пройдя все их, может душа продолжить свой путь, не будучи немедленно ввергнутой в геенну. Как ужасны эти бесы и мытарства, можно видеть из того факта, что Сама Матерь Божия, когда Архангел Гавриил сообщил Ей о приближении смерти, молила Сына Своего избавить душу Ее от этих бесов, и в ответ на Ее молитвы Сам Господь Иисус Христос явился с Небес принять душу Пречистой Своей Матери и отвести Ее на Небеса. (Это зримо изображено на традиционной православной иконе Успения.) Воистину ужасен третий день для души усопшего, и по этой причине ей особенно нужны молитвы.

В шестой главе приведен ряд святоотеческих и агиографических текстов о мытарствах, и нет нужды добавлять здесь еще что-либо. Однако и здесь мы можем отметить, что описания мытарств соответствуют модели истязаний, которым подвергается душа после смерти, а индивидуальный опыт может значительно отличаться. Малозначительные подробности типа числа мытарств, конечно, второстепенны в сравнении с главным фактом, что душа действительно вскоре после смерти подвергается суду (Частный Суд), где подводится итог той "невидимой брани", которую она вела (или не вела) на земле против падших духов.

Продолжая письмо мужу умирающей сестры, епископ Феофан Затворник пишет: "У отшедших скоро начинается подвиг перехода через мытарства. Там нужна ей помощь! – Станьте тогда в этой мысли, и вы услышите вопль ее к вам: "Помогите!" – Вот на что вам надлежит устремить все внимание и всю любовь к ней. Я думаю – самое действительно засвидетельствование любви будет – если с минуты отхода души, вы, оставя хлопоты о теле другим, сами отстранитесь и, уединясь, где можно, погрузитесь в молитву о ней в новом ее состоянии, о ее неожиданных нуждах. Начав так, будьте в непрестанном вопле к Богу – ей о помощи, в продолжении шести недель – да и далее. В сказании Феодоры – мешец, из которого Ангелы брали, чтобы отделываться от мытарей, – это были молитвы ее старца. То же будет и ваши молитвы... Не забудьте так сделать... Се и любовь!"

Критики православного учения часто неправильно понимают тот "мешок золота", из которого на мытарствах Ангелы "платили за долги" блаженной Феодоры; иногда его ошибочно сравнивают с латинским понятием "сверхдолжных заслуг" святых. И здесь также такие критики слишком буквально читают православные тексты. Здесь имеется в виду не что иное, как молитвы об усопших Церкви, в частности, молитвы святого и духовного отца. Форма, в которой это описывается, – вряд ли есть даже необходимость говорить об этом – метафорическая.

Православная Церковь считает учение о мытарствах таким важным, что упоминает о них во многих богослужениях (см. некоторые цитаты в главе о мытарствах). В частности, Церковь особо излагает это учение всем своим умирающим чадам. В "Каноне на исход души", читаемом священником у одра умирающего члена Церкви, есть следующие тропари:

"Воздушнаго князя насильника, мучителя, страшных путей стоятеля и напраснаго сих словоиспытателя, сподоби мя прейти невозбранно отходяща от земли" (песнь 4).

"Святых Ангел священным и честным рукам преложи мя, Владычице, яко да тех крилы покрывся, не вижу бесчестнаго и смраднаго и мрачнаго бесов образа" (песнь 6).

"Рождшая Господа Вседержителя, горьких мытарств начальника миродержца отжени далече от мене, внегда скончатися хощу, да Тя во веки славлю, Святая Богородице" (песнь 8).

Так умирающий православный христианин приготовляется словами Церкви к предстоящим испытаниям.

Сорок дней

Затем, успешно пройдя через мытарства и поклонившись Богу, душа на протяжении еще 37 дней посещает небесные обители и адские бездны, еще не зная, где она останется, и только на сороковой день назначается ей место до воскресения мертвых.

Конечно, нет ничего странного в том, что, пройдя мытарства и покончив навсегда с земным, душа должна познакомиться с настоящим потусторонним миром, в одной части которого она будет пребывать вечно. Согласно откровению Ангела преп. Макарию Александрийскому, особое церковное поминовение усопших на девятый день после смерти (помимо общего символизма девяти чинов ангельских) связано с тем, что до сего времени душе показывали красоты рая и только после этого, в течение остальной части сорокадневного периода ей показывают мучения и ужасы ада, прежде чем на сороковой день ей будет назначено место, где она будет ожидать воскресения мертвых и Страшного Суда. И здесь также эти числа дают общее правило или модель послесмертной реальности и, несомненно, не все умершие завершают свой путь согласно этому правилу. Мы знаем, что Феодора действительно завершила свое посещение ада именно на сороковой – по земным меркам времени – день.

Состояние души до Страшного Суда

Некоторые души спустя сорок дней оказываются в состоянии предвкушения вечной радости и блаженства, а другие – в страхе вечных мучений, которые полностью начнутся после Страшного Суда. До этого все же возможны изменения в состоянии душ, особенно благодаря принесению за них Бескровной Жертвы (поминовение на Литургии) и других молитв.

Учение Церкви о состоянии душ на Небе и в аду до Страшного Суда более подробно изложено в словах св. Марка Эфесского.

Польза молитвы, как общественной, так и частной, о душах, находящихся в аду, описана в житиях святых подвижников и в святоотеческих писаниях.

В житии мученицы Перпетуи (III век), например, судьба ее брата была открыта ей в образе наполненного водой водоема, который был расположен так высоко, что он не мог дотянуться до него из того грязного, невыносимо жаркого места, куда он был заключен. Благодаря ее усердной молитве на протяжении целого дня и ночи, он смог дотянуться до водоема, и она увидела его в светлом месте. Из этого она поняла, что он избавлен от наказания ("Жития святых", 1 февраля).

Подобных случаев много в житиях православных святых и подвижников. Если кто-то склонен к излишнему буквализму в отношении этих видений, то следует, наверное, сказать, что конечно, формы, которые принимают эти видения (обычно во сне), – не обязательно "фотографии" того, в каком положении находится душа в ином мире, но, скорее, образы, передающие духовную правду об улучшении состояния души по молитвам оставшихся на земле.

Молитва об усопших

Как важно поминовение на Литургии, можно видеть из следующих случаев. Еще до прославления святого Феодосия Черниговского (1896), иеромонах (знаменитый старец Алексий из Голосеевского скита Киево-Печерской Лавры, умерший в 1916 г.), переоблачавший мощи, устал, сидя у мощей, задремал и увидел перед собой Святого, который сказал ему: "Спасибо тебе за труд для меня. Прошу также тебя, когда будешь служить Литургию, упомянуть моих родителей"; и он дал их имена (иерей Никита и Мария). До видения эти имена были неизвестны. Спустя несколько лет после канонизации в монастыре, где св. Феодосий был игуменом, был найден его собственный помянник, который подтвердил эти имена, подтвердил истинность видения. "Как можешь ты, святителю, просить моих молитв, когда сам ты стоишь перед Небесным Престолом и подаешь людям Божию благодать?" – спросил иеромонах. – "Да, это верно, – ответил св. Феодосий, – но приношение на Литургии сильнее моих молитв".

Поэтому панихида и домашняя молитва об усопших полезны, как и добрые дела, творимые в их воспоминание милостыня или пожертвование на Церковь. Но особенно полезно им поминовение на Божественной Литургии. Было много явлений мертвых и других событий, подтверждающих, как полезно поминовение усопших. Многие, умершие в покаянии, но не сумевшие явить его при жизни, были освобождены от мучений и получили упокоение. В Церкви постоянно возносятся молитвы об упокоении усопших, а в коленопреклоненной молитве на вечерне в день Сошествия Святого Духа имеется особое прошение "о иже в аде держимых".

Св. Григорий Великий, отвечая в своих "Собеседованиях" на вопрос, "есть ли нечто такое, что могло бы быть полезно душам после смерти", учит: "Святое жертвоприношение Христа, нашей спасительной Жертвы, доставляет большую пользу душам даже после смерти при условии, что грехи их могут быть прощены в будущей жизни. Поэтому души усопших иногда просят, чтобы о них была отслужена Литургия... Естественно, надежнее самим при жизни делать то, что, как мы надеемся, другие будут делать о нас после смерти. Лучше совершить исход свободным, чем искать свободы, оказавшись в цепях. Поэтому мы должны от всего сердца презирать этот мир, как если бы его слава уже прошла, и ежедневно приносить Богу жертву наших слез, когда мы приносим в жертву Его священную Плоть и Кровь. Только эта жертва имеет силу спасать душу от вечной смерти, ибо она таинственно представляет нам смерть Единородного Сына" (IV; 57, 60).

Св. Григорий приводит несколько примеров явления умерших живым с просьбой отслужить Литургию об их упокоении или благодарящих за это; однажды также один пленный, которого жена считала умершим и по ком она в определенные дни заказывала Литургию, вернулся из плена и рассказал ей, как его в некоторые дни освобождали от цепей – именно в те дни, когда за него совершалась Литургия (IV; 57, 59).

Протестанты обычно считают, что церковные молитвы за усопших несовместимы с необходимостью обрести спасение в первую очередь в этой жизни: "Если ты можешь быть спасен Церковью после смерти, тогда зачем утруждать себя борьбой или искать веру в этой жизни? Будем есть, пить и веселиться"... Конечно, никто из придерживающихся таких взглядов никогда не достигал спасения по церковным молитвам, и очевидно, что такой аргумент является весьма поверхностным и даже лицемерным. Молитва Церкви не может спасти того, кто не хочет спасения или кто никогда сам при жизни не приложил для этого никаких усилий. В известном смысле можно сказать, что молитва Церкви или отдельных христиан об усопшем есть еще один результат жизни этого человека: о нем бы не молились, если бы за свою жизнь он не сделал ничего такого, что могло бы вдохновить такую молитву после его смерти.

Св. Марк Эфесский также обсуждает вопрос о церковной молитве за умерших и облегчении, которое она им доставляет, приводя в качестве примера молитву св. Григория Двоеслова о римском императоре Траяне – молитву, вдохновленную добрым делом этого языческого императора.

Что мы можем сделать для умерших?

Всякий желающий проявить свою любовь к умершим и подать им реальную помощь, может наилучшим образом сделать это молитвой о них и в особенности поминовением на Литургии, когда частицы, изъятые за живых и умерших, погружаются в Кровь Господню со словами: "Омый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Своею честною, молитвами святых Твоих".

Ничего лучшего или большего мы не можем сделать для усопших, чем молиться о них, поминая на Литургии. Это им всегда необходимо, особенно в те сорок дней, когда душа умершего следует по пути к вечным селениям. Тело тогда ничего не чувствует: оно не видит собравшихся близких, не обоняет запаха цветов, не слышит надгробных речей. Но душа чувствует молитвы, приносимые за нее, благодарна тем, кто их возносит, и духовно близка к ним.

О, родные и близкие покойных! Делайте для них то, что нужно и что в ваших силах, используйте свои деньги не на внешнее украшение гроба и могилы, а на то, чтобы помочь нуждающимся, в память своих умерших близких, на Церкви, где за них возносятся молитвы. Будьте милосердны к усопшим, позаботьтесь об их душе. Тот же путь лежит и перед вами, и как нам тогда захочется, чтобы нас поминали в молитве! Будем же и сами милостивы к усопшим.

Как только кто умер, немедленно зовите священника или сообщите ему, чтобы он мог прочитать "Молитвы на исход души", которые положено читать над всеми православными христианами после их смерти. Постарайтесь, по мере возможности, чтобы отпевание было в церкви и чтобы над усопшим до отпевания читалась Псалтирь. Отпевание не должно быть тщательно обставленным, но совершенно необходимо, чтобы оно было полным, без сокращения; думайте тогда не о своем удобстве, но об умершем, с которым вы навеки расстаетесь. Если в церкви одновременно несколько покойников, не отказывайтесь, если вам предложат, чтобы отпевание было общим для всех. Лучше, чтобы отпевание было отслужено одновременно о двух или более усопших, когда молитва собравшихся близких будет более горячей, чем чтобы последовательно было отслужено несколько отпеваний и службы, из-за отсутствия времени и сил, были сокращены, потому что каждое слово молитвы об усопших подобно капле воды для жаждущего. Сразу же позаботьтесь о сорокоусте, т. е. ежедневном поминовении на Литургии в течение сорока дней. Обычно в церквах, где служба совершается ежедневно, усопшие, которых так отпевали, поминаются сорок дней и более. Но если отпевание было в храме, где нет ежедневных служб, сами родственники должны позаботиться и заказать сорокоуст там, где есть ежедневная служба. Хорошо также послать пожертвование в память усопшего монастырям, а также в Иерусалим, где в святых местах возносится непрестанная молитва. Но сорокадневное поминование должно начаться сразу же по смерти, когда душе особенно нужна молитвенная помощь, и поэтому поминовение следует начать в ближайшем месте, где есть ежедневная служба.

Позаботимся же об ушедших в иной мир до нас, чтобы сделать для них все, что мы можем, помня, что блажени милостивии, яко тии помиловани будут (Мф. V, 7).

Воскресение тела

Однажды весь этот тленный мир придет к концу и наступит вечное Царство Небесное, где души искупленных, воссоединенные со своими воскресшими телами, бессмертные и нетленные, будут навеки пребывать со Христом. Тогда частичная радость и слава, которую даже ныне знают души на Небе, сменится полнотой радости нового творения, для которой был создан человек; но те, кто не принял спасения, принесенного на землю Христом, будут мучиться вечно – вместе с их воскресшими телами – в аду. В заключительной главе "Точного изложения православной веры" преп. Иоанн Дамаскин хорошо описывает это конечное состояние души после смерти:

"Верим же и в воскресение мертвых. Ибо оно истинно будет, будет воскресение мертвых. Но, говоря о воскресении, мы представляем себе воскресение тел. Ибо воскресение есть вторичное воздвижение упавшего; души же, будучи бессмертными, каким образом воскреснут? Ибо, если смерть определяют как отделение души от тела, то воскресение есть, конечно, вторичное соединение души и тела, и вторичное воздвижение разрешившегося и умершего живого существа. Итак, само тело, истлевающее и разрешающееся, оно само воскреснет нетленным. Ибо Тот, Кто в начале произвел его из праха земли, может снова воскресить его, после того, как оно опять, по изречению Творца, разрешилось и возвратилось назад в землю, из которого было взято...

Конечно, если только одна душа упражнялась в подвигах добродетели, то одна только она и будет увенчена. И если одна только она постоянно пребывала в удовольствиях, то по справедливости одна только она была бы и наказана. Но так как ни к добродетели, ни к пороку душа не стремилась отдельно от тела, то по справедливости то и другое вместе получат и воздаяние...

Итак, мы воскреснем, так как души опять соединятся с телами, делающимися бессмертными и совлекающими с себя тление, и явимся к страшному судейскому Христову седалищу; и диавол, и демоны его, и человек его, т. е. антихрист, и нечестивые люди, и грешники будут преданы в огнь вечный, не вещественный, каков огонь, находящийся у нас, но такой, о каком может знать Бог. А сотворшая благая, как солнце, воссияют вместе с Ангелами в жизни вечной, вместе с Господом нашим Иисусом Христом, всегда смотря на Него и будучи видимы Им, и наслаждаясь непрерывным проистекающим от Него веселием, прославляя Его со Отцем и Святым Духом в бесконечные веки веков. Аминь" (стр. 267-272).

Что такое смерть? «Верь, человек, тебя ожидает вечная смерть», - главный тезис атеизма. Православие говорит: «Тело - прах земной, душа - вечна». По смерти тела душа полностью открывается во всех деяниях и состояниях своей прошедшей земной жизни. Посмертный экзамен души на добро и зло. Мытарства души. Падение души на каком-то мытарстве, захват её демонами-мучителями. Определение Господом места пребывания души. Возможность изменения состояния души, возвращение её в райские обители по молитве Церкви.

Вопрос о смерти волнует каждого человека, по крайней мере уже пришедшего в какой-то возраст, хотя бы даже юношеский. Дети мало об этом думают, но по мере взросления просыпается мысль, которая становится с годами все острее: зачем я живу, если я умру? Так что вопрос о смерти – это вопрос о смысле жизни.

А что такое – смерть? О, как это беспокоит многих! Сколько было в древности рассуждений по этому поводу! Например, древние греки говорили: «Учись всю жизнь умирать». Спустя несколько столетий отцы христианской Церкви сказали: «Помни о смерти и вовек не согрешишь». Так в чем же дело, почему о смерти так много думали, говорили, писали?

Перед этим вопросом, точнее даже не вопросом – хотя для кого-то, может быть, это и вопрос… – перед этим фактом смерти стоит каждый человек, и если у него есть хоть немножечко извилин в голове, он не может не спрашивать себя: а что же дальше будет со мной? Это проблема нынешнего времени, прежде ее не было – прежде все верили, что по смерти тела жизнь продолжается. В разных, конечно, формах, в разных состояниях. В египетской «Книге мертвых», например, есть очень интересные пассажи, говорящие об этом. Не случайно тело мумифицировали, поскольку рассматривали его сохранность как возможность большей полноты жизни для человека даже там, за гробом. А многие считают даже, что мумифицирование было не чем иным, как отражением веры в воскресение человека. Может быть, это так и было. Ведь одно дело – воскреснуть из праха, а другое – из сохранившегося тела.

Может быть, египтяне даже и думали о воскресении.

Но примерно с XVIII века, когда особенно усилилась идея пропаганды атеизма, вопрос о смерти стал отходить в сторону, куда-то в тень. Или же пытались сам факт смерти представить просто как одно из естественных явлений: умрешь – и всё. «Верь, человек: тебя ожидает вечная смерть» – это главный тезис атеизма. И удивляешься и поражаешься: неужели для человека этот тезис может быть удовлетворительным?! Верь, что вечная смерть ожидает тебя! Хотя, может быть, для каких-то преступников ужасных в этом и есть некая радость… Но и у атеистов, думается, шевелится все же надежда на то, что, возможно, что-то будет и потом, по смерти… Но кредо атеизма именно таково: вечная смерть – и в этом вся его суть.

А в чем суть христианства? «Чаю воскресения мертвых» – вот вся его суть. Апостол Павел это выразил таким образом: «Если Христос не воскрес, то напрасна вера наша». Если нет воскресения, напрасна и вся жизнь, она становится бессмыслицей, ибо человек в любой момент может исчезнуть из сферы бытия. И он живет как во сне: он ничего не чувствует, не переживает, не боится обвинений, не восторгается похвалами, потому что там всё будет окончено. Но христианство говорит: нет! Оно говорит: надеюсь – «чаю»… но можно сказать и сильнее: верю в воскресение мертвых – то есть в бессмертие личности. И тогда всё становится на места, тогда становится понятен смысл этой жизни, тогда становится понятной и смерть, что она есть, почему она есть и что она дает человеку.

Итак, что же такое смерть ? Приведу образ, который очень хорош, – элементарный, доступный для понимания кому угодно и говорящий очень многим. Видели вы когда-нибудь лохматую, жирную гусеницу? Вот она ползает… Некоторые хватают ее, другие в ужасе отскакивают: «Ой!» Но помните, что происходит через какое-то время? Нет гусеницы, а есть так называемая куколка, то есть некое совершенно закрытое оболочкой пространство, и в нем – эта гусеница. Ждут-пождут, и вдруг, по прошествии определенного времени, эта куколка разрывается – и оттуда выпархивает необыкновенный махаон – во всей своей красе, сверкая всеми красками, чудо-цветочек! Этот образ, взятый из естественной жизни, великолепно иллюстрирует христианское учение о воскресении мертвых. Вот, оказывается, жизнь человеческая в чем состоит! Есть в этом образе и то, что было, и то, что нам предстоит. Не мы ли сейчас ползаем по земле, как эта гусеница, которая подчас наводит страх? И мы, люди, часто наводим страх. Игиловцы (члены организации, запрещенной в России. – Ред.) не наводят ли страх? Попасться им в плен – да, страшно. Но что говорит христианство? Оно говорит: человека ожидает не уничтожение, а преобразование. Мы сейчас гусеницы. Потом – да, мы умираем: человека (гусеницу) кладут в гроб (куколку).

Но ожидается в конце концов выпархивание из этого гроба. Не будем говорить о деталях, гадать, что и как, потому что многое мы и объяснить не сможем. Но сам факт для нас очень важен: личность человека, его душа бессмертна. Вот во что верит христианство!

Мы здесь, на земле, расстаемся с нашим телом. Каким? Об этом очень хорошо сказано в Священном Писании: «Земля ты, и в землю отойдешь». Всё растворяется, всё превращается в прах земной. Прах – вот что такое наше тело. И если бы человек был только телом, то мы это только бы и видели. Но он не только тело! И по смерти, по разрушении тела, по превращении тела в прах остается сущность человека – его душа, и она переходит в иной мир.

А что там, в этом «ином мире»? Сколько невероятных гаданий об этом, которые доходят до христианской эпохи! Чего только люди не напридумывали! Правда, уже наметилась идея о том, что все-таки человек, ведущий праведную жизнь здесь, там будет иметь радость, и напротив, преступники будут страдать. Эта идея была, она выражалась в самых разных формах, мифах, сказаниях, образах. Но эта идея только в христианстве приобретает достаточно ясные очертания. Что подразумевается, когда мы слышим о том, что праведники идут в небесные обители, а грешники идут в адские узы? Святые отцы прямо говорят: не нужно представлять себе это как что-то реально такое. Да, там будет и радость для одних, и мучения для других, но как, не нужно фантазировать. А известные «Сказания Феодоры», которые описывают 20 мытарств, – это элементарное, образное представление, поскольку нет других средств представить все это, об идее. А какова идея? – По смерти человек из этой тьмы жизни, а сейчас действительно ночь, темень, никто не знает, что будет через минуту – что будет с ним, да и с самим миром… Действительно, ночь: события меняются одно за другим, отношения с людьми необыкновенно меняются, всё меняется, наконец, сама жизнь человека меняется непрерывно – это ночь. И вот христианство говорит: по смерти тела перед человеком открывается свет, причем такой свет, в котором нет никаких темных уголков: душа открывается полностью во всех своих деяниях и состояниях прошедшей земной жизни. И поэтому христианство предупреждает: только представьте себе, как много человек делает такого, о чем бы он хотел, чтобы никто никогда не узнал ни в коем случае! Помните, как у Ф. Достоевского в его романе «Униженные и оскорбленные» князь говорит: «О, если бы только открылось то в душе человеческой, что он никогда не сказал бы никому – ни окружающим людям, ни своим друзьям, ни родным, ни даже самому себе – о, если бы только это открылось, то нужно было бы, наверное, нам всем задохнуться»? Как верно, как великолепно сказано!

У каждого из нас душа есть, и вот по смерти, говорит христианство, все тайники души открываются, не останется ни одного темного уголочка. И что же будет? Ведь личность остается, самосознание остается, понимание остается, чувства души остаются – какие же страдания, действительно, будут! Страдания от чего? А вот от этого: всё ясно теперь. И какой ужас открывается для души, все тайники которой становятся очевидными! Вот о чем говорит христианство. И потому оно ублажает праведников – человек жил по совести, ему нечего бояться, он не боится: свет? – пожалуйста: да будет свет! Fiat lux! А представьте себе человека, который натворил всякой всячины, – что с ним будет?

Интересно, что в нашей церковной традиции есть представление о том, что по смерти человека три дня примерно душа пребывает около гроба – около своего тела, лучше сказать. Всё это относительно, но, тем не менее… Душа умершего пытается даже общаться, как говорили пережившие это, с теми, кто около гроба, пытается что-то сказать им, но проходит сквозь них – никто ее не видит, никто ее не слышит. Говорят, сохраняется еще какое-то земное притяжение души: еще не оборвались нити, соединяющие личность, душу человека с теми привязанностями, которые она имела здесь. Затем, по церковной традиции – и я хочу подчеркнуть, что это именно традиция, мы не можем говорить, что это догмат бесспорный, вероучительный, – но традиция, и в ней есть нечто очень здоровое, помогающее понять человеку, что все-таки происходит там… – так вот, по церковной традиции, шесть дней (опять-таки, это образ) душе показывают райские обители. Что это значит: показывают райские обители? Вот как это можно понять: происходит экзамен на добро: человеческая душа оказывается перед лицом милосердия, великодушия, сострадания, любви, чистоты, целомудрия. Оказывается перед лицом этих явлений красоты Божией, которые здесь хламом завалены и только иногда пробиваются их искорки. Вот душа и испытывается таким образом: созвучно ли ей это, хочет ли она этого, радуется ли этому или, напротив, отталкивается от этого: «Не нужно мне этого, я лучше всех! Какое там смирение?! Какая любовь?!» Идет испытание состояния души перед этими высокими, прекрасными качествами. Душа испытывается, осознает, видит и чувствует, нужно ей это или она оттолкнется от этого как от чуждого ей и ненужного.

Церковная традиция говорит, что после девятого дня душа начинает испытываться уже другим образом. Еще раз повторю: это образное выражение, в действительности там картины совсем другие. Душе показываются все грехи, все страсти человеческие – вот это и называют мытарствами. Хотя, на самом-то деле, и прежнее было уже своего рода испытанием, но здесь – мытарства, тут испытывается, что есть в душе человеческой, какие страсти. Святитель Феофан Затворник даже пишет, что, когда душа увидит какую-либо страсть, которая ей сродна, она бросается на нее, видя возможность удовлетворения этой страсти – страсти же голодны. Страсти надеются и тут получить удовлетворение, но, естественно, не находят этого, ибо без тела все страсти не могут быть удовлетворены. Но душе кажется, что она здесь находит то, к чему стремилась, чем жила, и потому бросается к страсти – вот это называется на языке церковном «человек пал на таком-то мытарстве». И, как пишет святитель Феофан, основываясь на словах преподобного Антония Великого, так душа попадает в капкан: вместо удовлетворения страсти она оказывается в лапах бесов страстей: каждый бес, образно скажем, «заведует своей страстью». Душа, действительно, попадает, точно в капкан, в эту страсть. И тогда, по словам преподобного Антония Великого, демоны-мучители хватают эту душу, а далее – все те печальные последствия, которые можно ожидать от их власти над душой. Вот что происходит на мытарствах, или на экзамене, на котором испытываются уже свойства души, ее отношение к грехам и страстям.

Но испытание души этим не заканчивается: как говорит церковная традиция, душа становится перед Богом, и Господь произносит последнее слово, где она будет. Душа, которая не раскаялась в земной жизни, не принесла покаяния, не постаралась оплакать свои преступления, оказывается в руках бесов – долго ли это будет, сказать трудно. Но! Церковь с самого начала своего существования молится за усопших – и оказывается, что возможно изменение состояния души и ее возвращение в райские обители, то есть спасение.

– Что такое смерть с точки зрения православия?

– У апостола Павла сказано, что смерть – это победа над последним врагом, потому что в этой жизни человек постоянно встречается с врагами. Речь идет не о людях, конечно же, потому что людей мы не должны воспринимать как врагов, а о жизненных обстоятельствах, которые враждебны к человеку. Это и несчастные случаи, и болезни, подлость, измены – мы встречаемся с такими «врагами» на протяжении всей жизни. И человек все их может преодолеть. Он может преодолеть болезнь, он может преодолеть утрату, может преодолеть измену. Но последний враг, победить которого никто не мог, – это смерть.

И именно главный наш праздник – Пасха , воскресение Христово – это победа над последним врагом. На Пасху мы поем: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живых даровав». Смерть перестала быть непобедимой, и победил её Христос.

В этом и заключается благая весть, ведь само слово «Евангелие» переводится как «благая весть». Добрая, радостная весть о том, что последний враг побежден. И нам с вами предлагается стать участниками этой победы. Верою во Христа и выстраиванием своей жизни согласно со Христом, мы становимся участниками победы над смертью и тоже преодолеваем её.

Однако, победа может быть в любой войне, но одновременно она может быть поражением для кого-то. Например, Великая Отечественная война окончилась нашей победой, но кто-то во время неё дезертировал, кто-то сбежал или еще что-то, и он уже не победитель…

Так что же такое смерть? Здесь принципиальна разница у верующего и неверующего. Если говорить образно: есть жизнь как некий путь, а куда этот путь приводит – зависит от человека. Для неверующего человека этот путь всегда заканчивается тупиком – ты уперся в стену, за которой уже ничего нет. Или там есть обрыв – можно как угодно развивать образ – это все равно конец. А для нас, верующих, смерть – это дверь. Дверь, через которую человек входит в принципиально иную жизнь. Она совсем не похожа на ту жизнь, которой мы живем, но они связаны. Следующая жизнь является логическим продолжением того пути, которым я шел в этой жизни. Потому что всё то, во имя чего я жил, все те ценности, которые в земной жизни возобладали мною, – в мир этих ценностей я попадаю, когда закончен земной путь.

И совершенно ясно сказано в Евангелии, что единственная подлинная ценность – любовь. Если человек жил любовью, если любовь стала господствующим состоянием его души, то он, выходя из этой жизни, входит туда, где любовь становится всеобъемлющей.

К сожалению, все мы видим и знаем, что в земной жизни любовь далеко не всегда торжествует, часто она бывает гонима, преследуема, а ненависти и зла зачастую больше в этой жизни. Но если, несмотря на все это, человек устоял в любви и сумел вырастить в себе любовь, тогда смерть является для него переходом в неизмеримо более прекрасное будущее. Но если человек жил злобой, был проникнут эгоизмом, то он приходит туда, где эта злоба становится атмосферой, в которой ему придется пребывать вечно.

– Когда человек уходит, он может уйти и негодяем, и в раскаянии. От чего зависит, когда Господь забирает человека к себе? Ведь иногда, кажется, что не вовремя человек ушел, рано?

– Есть вопросы, на которые лишь Бог может ответить. Скажу, как я это понимаю.

Во-первых, очень многое зависит жил ли этот человек, предавая себя в волю Божью. У нас на службе очень часто произносятся такие слова: «Сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу придадим». И в молитве «Отче наш» прошение: «Да святится имя Твое, да будет воля Твоя» – является основным в наших молитвах.

Ведь Бог человека создал свободным и никогда не навязывает ему Свою волю. И я думаю, что в случае, когда человек предает себя в волю Божью, если он произносит – вслух или про себя – «да будет воля Твоя», то ничего случайного в жизни этого человека уже быть не может. И он будет взят Богом в другую жизнь в самую лучшую для него минуту, хотя окружающим может так и не казаться.

Если я умираю в цвете лет, то для окружающих это может показаться жестоким. И лишь один Бог знает, что меня ждало, если бы я сейчас не ушел. Как я мог бы пасть, например. Один из классических примеров, про декабриста Рылеева. Когда он был еще ребенком, то смертельно заболел. Мать его была очень верующей и горячо молилась, и ей было видение, где было сказано: «Лучше пусть он уйдет сейчас, потому что если ты его вымолишь, то он, став взрослым, будет участвовать в покушении на царя и умрет позорной смертью на виселице». Но она так горячо молилась и говорила: «как угодно, но я надеюсь», и она вымолила его. И мы знаем, что впоследствии произошло. Хотя сам Рылеев, насколько известно, перед смертью покаялся, и, тоже, наверное, по молитвам матери, принял свои смерть и казнь как должное, и умер по-христиански. Но не лучше ли было бы, если бы он ушел во младенчестве, не испачкав свою душу последующим сомнительным «подвигом»?

И так очень часто бывает. Ведь мы, умирая, продолжаем жить. И не так уж и важно, в какой момент мы в эту дверь войдем, намного важнее – в каком состоянии. Можно прожить очень долгую жизнь и войти в эту дверь совершенно не готовым.

Наша самая большая проблема в том, что нам очень трудно поверить, что жизнь продолжается – трудно это почувствовать. Верующий человек в это верит, но я вижу, что очень часто мы все скорбим и плачем, хотя, казалось бы, раз мы верим, то должны радоваться, что наконец-то человек пойдет к Богу. Но такого не происходит. Если мне бы вдруг врачи сказали: «Через полгода ты умрешь» – я должен бы, казалось, ответить: «Как здорово, наконец-то! Вам еще тут сколько служить, а я уже отправлюсь к Богу!». Но едва ли я так ответил бы, случись это в действительности. Обычно человек тратит огромные деньги на врачей, причем верующий человек. И это понятно, потому что вера не есть знание.

Но я могу сказать, что лично встречал в своей жизни людей, которые известие о своей скорой смерти воспринимали с радостью. И действительно говорили о том, что не стоит переживать: «Я же к Богу иду, я же всю жизнь любил и люблю Бога». Одна бабушка-монахиня, помню, говорила: «Ну что же вы, радуйтесь! Я радуюсь, что скоро». Это критерий глубины веры. С такой верой смотрит на смерть апостол Павел. Он говорит о том, что ему предстоит выбор между жизнью или смертью, и он не знает, что избрать. Он говорит, что предпочел бы смерть, потому что желает разрешиться от этого тела и быть со Христом, потому что это неизмеримо лучше. Но дальше он говорит, что для оставшихся важно, чтобы он продолжал жить, потому что может еще послужить им, и поэтому избирает жизнь.

Церковь – это определенный образ жизни, и если человек выстраивает всю свою жизнь в Церкви, то я думаю, его возьмут в самый лучший момент. Но если человек живет беспечно, пренебрегает своими обязанностями, если он не под Богом живет, забывает о Боге – тогда возможны иные исходы. В этом случае Бог как бы отпускает человека ходить своими путями, и что может быть на этом пути – неизвестно.

Есть еще мнение, которое звучит так, что Бог забирает человека в том случае, если он видит что лучшего от этого человека уже ждать невозможно. Если же у Бога есть хоть какие-то основания считать, что в нашей жизни может быть что-то, лучшее, чем сейчас, он продляет эту жизнь. Продляет, ожидая от человеческой свободы чего-то более достойного, нежели то, что человек демонстрирует сейчас.

Я могу привести несколько примеров, когда человек умирал, и совершенно ясно было, по обстоятельствам его смерти, что она не случайна. Например, у моей прихожанки был сын – очень хороший парень, добрый, светлый, но с большими недостатками. Один из недостатков – проблемы с алкоголем. Выпив, он становился очень грубым, хотя в остальное время это был добрый, трудолюбивый человек, много помогал в церкви. Мать, естественно, пыталась его останавливать, и ей доставалось в первую очередь, хотя и исключительно словесно – он её пальцем не трогал. Я пытался вести с ним беседы, он со мной соглашался, что так нельзя, но каждый раз история повторялась. К тому же, он в какой-то степени был нездоров. Так что мать плакала очень часто. И вот однажды, я приезжаю, а мне говорят, что он лежит в реанимации: пьяным уснул на работе, упал на печку, и очень сильно обгорел. И никакой надежды на то, что его удастся спасти – нет. А его мать рассказывает, что перед тем как пойти на работу, он вдруг пришел домой к ней, упал на колени, поклонился ей в землю и стал просить у неё прощения за всё. Хотя до этого никогда в жизни не извинялся – протрезвеет и все. А тут вдруг нашло что-то. Ведь он попросил у неё прощения и ушел на работу, не собираясь там умирать. Вот тогда я подумал – так ли это случайно, что он ушел? Мне кажется, что нет. Ведь это было главное, что ему помешало бы предстать перед Богом.

И таких случаев очень много. Вот девочка одна из детдома у нас недавно погибла. Летом пошла в поход, где произошел несчастный случай, и она утонула. И девочки вспомнили, что когда она уходила в поход, прощалась. «Я, говорит, чувствую, что вас вижу в последний раз». Тогда все посмеялись, а потом… Так что, очень много таких моментов, когда понимаешь, что все мы ходим под Богом, нас отзовут туда. И вот это успокаивает, потому что это подтверждение того, что жизнь не заканчивается, что нас туда просто отзывают. Это, мне кажется, и есть секрет правильного отношения к смерти. Верить по-настоящему, что смерть не есть смерть, а логическое продолжение того, что началось здесь.

– Батюшка, а как насчет нашей человеческой натуры, когда мы должны радоваться, но все равно переживаем?

– Я тоже всегда над этим думал, почему?

Опять мы возвращаемся к вопросу веры. Почему мы не радуемся, почему мы скорбим, даже в том случае, когда мы очень верующие люди? Почему своя смерть нам не кажется такой радостью, как это было у первых христиан? Они с радостью шли на муки и смерть, понимая, что входят в подлинную жизнь.

Есть такой святой – Игнатий Богоносец, который был приговорен к смерти императором Трояном, и отправлен на растерзание зверям на арене цирка. Житие Игнатия Богоносца было для меня особенно интересно, потому что многие жития дошли до нас уже в пересказах и не всегда понятно, где подлинный момент, а где легендарный, додуманный людьми. А от Игнатия Богоносца до нас дошли письма, которые он писал, когда его отправляли на казнь. Его вели несколько месяцев, потому что приговорен он был в Антиохии (на территории нынешней Сирии), а казнь должна была состояться в Риме. И вот он шел, много месяцев в сопровождении конвоя солдат. А ведь он был епископом города Антиохии и его все знали. Поэтому на протяжении всего пути, во всех городах его встречали христиане, и ему разрешали встречаться и беседовать с ними. И по дороге он писал письма. Эти письма до нас дошли, и они потрясают. Это пишет человек, который знает, куда его ведут, на что его ведут. Некоторые его письма носят административный характер, богословский, где он разъясняет важные вещи. А в некоторых письмах он касается того, что его ждет. И он больше всего боится, что что-то случится, и он избежит казни. А он очень её хочет и считает, что это самый прекрасный момент его жизни. Всю свою жизнь до этого он называет подготовкой к этому моменту, а скоро наступит подлинный триумф, самый высший и счастливый миг – когда его выведут на арену цирка и спустят на него львов. И побег ему предлагали устроить по пути. Но он был, повторяю, не рядовым членом церкви – очень высокопоставленным епископом. И вот он пишет: «Я вас умоляю, не делать этого. Не проявляйте ко мне неуместной любви, потому что если вы меня действительно любите, правильной любовью, вы не помешаете мне сделать то, чего жаждет испытать душа моя. И у него есть удивительные поэтические слова. Он говорит: «Я пшеница, которая должна стать хлебом. Вот есть пшеница и есть хлеб, но чтобы стать хлебом, надо эту пшеницу сначала перемолоть в муку. И я пшеница, а зубы этих львов будут мельницей, которая перемелет меня в муку, чтобы я стал хлебом Божьим». И он говорит, что «я еще не начинал жить, а в тот момент, когда эти львы бросятся на меня, тогда и начнется, наконец, моя настоящая жизнь, к которой я стремился». Вот это правильно христианское отношение к смерти.

Другое дело, что вера – это такая вещь, которая находится не в категории «либо она есть, либо её нету». Она имеет очень много градаций. Это как огонь – может быть маленькая искорка, а может быть пламя. Так и здесь, мне кажется, в какие-то моменты, любой из нас может переживать такие подъемы веры, когда он на все способен. А в какие-то моменты она не совсем угасает, но настолько слабеет, что можно сравнить её действительно с тлеющим-тлеющим угольком. Человек, конечно, помнит о Боге, но при этом вера не греет его, она просто есть.

Сейчас выходят книжки о новомучениках, которые погибли уже в XX веке. Книги со свидетельствами о том, как они умирали, как их вели на расстрел – священников в лагерях, например. И вы знаете, удивительно, но я очень мало видел случаев, чтобы они с радостью шли на расстрел. В основном они молятся, но плачут. Очень часто по глазам текут слезы, и если их освобождают – они радуются искренне. Я думаю – почему так? Это понятно, если я умираю, не зная, куда пойду – в рай или в ад. В этом случае можно еще сомневаться. Но эти люди должны быть уверены, что они умирают за Христа. Лучшей смерти нет. Так почему они плачут, почему они боятся, почему они мучаются, всю ночь молятся, страдают? Но потом я для себя это объяснил очень просто. Человек существо не только духовно-телесное, человек это все-таки еще и животное. А для всего живого присущ инстинкт самосохранения. И он действует, он не поддается контролю нашего разума. Смерть, в любом случае, противна всему нашему естеству, и поэтому что-то мучает.

Сам Иисус Христос в Гефсиманском саду мучился и страдал. Он, который знал Отца небесного, терзался и мучился, и кровавый пот капал с него в Гефсиманском саду. А всё потому, что смерть – противна. Я имею в виду сам момент умирания, а не то, что за ней последует. Но тело все равно умирает, а тело – это часть меня, в любом случае. Оно мое, пока я живу, мы с ним соединились. Душа и тело живут не отдельными самостоятельными жизнями, а смерть – это болезненный процесс отделения души от тела. Поэтому понятно, что для человека естественно воспринимать смерть как что-то пусть временное, но ужасное и болезненное.

Теперь то, что касается смерти наших близких людей. Здесь тоже все понятно. Ведь мы же расстаемся. А ведь если я какого-то человека люблю, то любовь заключает в себе радость общения с ним. Любовь – это когда мы уже в чем-то стали одним целым с этим человеком. И, в конце концов, если я человека люблю, и он просто уезжает куда-то далеко – разве я не буду страдать от того, что он уехал? И даже если я знаю, что он уехал туда, где ему будет гораздо лучше, чем здесь, и я могу радоваться за него, но эта радость все равно будет растворена горечью и печалью оттого, что я не смогу с ним общаться. Не смогу с ним разговаривать, не смогу видеть его улыбку, чувствовать его рукопожатие – все проявления близости, без которых любовь немыслима. Я верю, что он живет, но мы с ним расстались.

И поэтому, я думаю, есть разница между скорбью верующих и неверующих, когда человек умирает. Для неверующего человека эта скорбь абсолютно безысходная. Ведь я тоже был неверующим, очень давно, и сейчас мне даже страшно представить, как можно было жить, осознавая чужую смерть как конец. Что это все, ноль, что есть только гниющий труп и больше ничего. Память, а что память? Сегодня помню, завтра забуду. Жутко, как это безысходно.

Для верующего человека это тоже больно, потому что он понимает, что это расставание. Пройдет время, пока я не приду туда, к нему.

Поэтому скорбь есть в любом случае, но она разная. Её главное отличие, можно объяснить образно. Три друга, которые друг друга очень любят, должны расстаться. Один из них уезжает куда-то далеко и первому говорят: ты его не увидишь больше никогда, а второму говорят: ты его не увидишь очень-очень долго, но когда-нибудь все-таки увидишь. Мне кажется, и тот, и другой будут плакать и скорбеть, но второй все-таки отчаиваться не будет, потому что он знает, что они когда-нибудь встретятся.

– Батюшка, если говорить о надежде на встречу после смерти, то появляется сомнение – состоится ли эта встреча, если есть вероятность попасть в разные места иного мира?

– Все что «там» – это все-таки тайна, и у нас нет абсолютно точных инструкций о том, что нас ждет после смерти. Есть разные ответы на этот вопрос. Мне очень близка такая мысль, что если какой-то человек спасается, то вместе с ним спасаются все те, кого он любит. Даже если эти люди сами по себе не заслужили спасения. Как говорит владыка Антоний, есть такие слова очень хорошие: «Господи, я знаю, что этот человек совершенно не достоин царства Божьего, но мы-то с Тобой друзья. Ради нашей дружбы возьми его к нам, ведь я и с ним тоже друг». И мне кажется, это очень верно, потому что я не смогу быть счастлив, если тот человек, которого я люблю, будет в аду. Какой мне рай-то будет, в конце концов.

Есть, правда, и другое мнение – что мы «там» просто забудем о нем. Находясь в Царстве Божьем и видя то блаженство, человек просто забудет все. Из его памяти просто сотрутся все эти люди.

Но этот второй вариант мне не нравится. Потому что это означает, что я их не любил. Ведь если я действительно люблю человека, я его не забуду.

Ведь любовь это не просто состояние или чувство, любовь это сам Бог. Если я люблю человека, который может даже этого и не заслуживает по каким-то понятиям, это значит, что Бог меня с ним связал.

Именно поэтому я думаю, что, спасаясь, человек, действительно делает нечто большее. Если говорить словами Серафима Саровского: «Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи». Это из этой же области.

И если внецерковная философия или этика говорят о том, что надо менять мир в лучшую сторону, то христианство с самого начала говорило: «Спаси себя». Но, помню, в школе нас учили, что самосовершенствование – это эгоизм, ведь ты только себя совершенствуешь, а остальное оставляешь в стороне. Церковь говорит, что это не так – в той мере, в какой я устремляюсь к Богу, я тащу за собой всех тех, кто так или иначе ко мне привязался.

Кстати, детей очень интересует, а спасутся ли животные – кошки, собаки. Я читал, по-моему, у Владимира Лосского о том что, спасаясь, человек привносит вместе с собой в царство Божье все те ценности, которые были с ним. И поэтому я детям так объясняю: что касается диких животных – не знаю, но если у вас была собачка и вы её очень сильно любили, то неужели Господь не сделает так чтобы и там, в вечной жизни, она была вместе с вами? И это я говорю про собачку, а человек, даже самый плохой, в глазах наших должен быть выше любой животного, выше самой хорошей собачки. Поэтому я верю в то, что не будет таких ситуаций, что вы в одном месте, а человек, которого вы любите, – в другом. Вы будете либо вместе в аду, либо вместе в раю.

И именно в этом сила молитв в церкви, именно в этом их значение. Почему такое огромное значение имеют родительские субботы, когда люди молятся за усопших? Я зрительно это себе представляю, как некую паутину, в хорошем смысле, когда один светлый человек, тащит за собой тех, кого он любит, они за собой, соответственно, тащат тех, кого они любят. А в результате очень многие попадают в эту хорошую спасительную паутину не в силу своих качеств, а в силу того, что их полюбил кто-то спасающийся.

И если человек был последний пропойца, но его хоть кто-то любит, то это говорит о том, что в его жизни не все было черным. Мне кажется, что погибнут, в вечные муки войдут, на самом деле, немного людей. Это будут действительно те люди, которые до такой степени отвратительно прожили свою жизнь, что не оставили на земле ни одного человека, который бы мог от сердца за него помолится и попросить у Бога. Я думаю таких людей мало, на самом деле.

– Как бы эта мысль не расслабила тех, кто прочитает интервью, о том, что можно не особо стараться заботиться о своей душе, все равно же будет кто-то меня любить, и в рай я попаду.

– Во-первых, Церковь православная никогда не смотрела на рай и ад как на белое и черное. Тут очень много градаций, как в поэме Данте, есть круги ада, так и у рая, тоже есть круги. Как есть очень много степеней блаженства, и также много степеней страданий.

Потому что в земной жизни есть люди, которые счастливы, но по-разному. Кто-то на вершине, кому-то просто хорошо, а кому то «так». Спросишь: – «Счастлив?» – «Нет, не особо счастлив» – «Горе какое-то?» – «Да нет, жизнь идет и идет».

Я думаю, что степень блаженства – это степень близости к Богу. Чем ближе к Богу, тем светлее. И в этом смысле, мне кажется, что блаженство разное, так же как и мука. Я не могу себе представить, что вечная мука для всех одинакова. Для кого-то мука будет состоять в том, что не будет у него возможности войти в Царство, хотя муки как таковой никакой не будет. Но святые отцы говорят, что в этом и есть самое большое страдание. Потому что если я кого-то люблю и не могу с ним встретиться, то меня никто не мучит, но это мучительно. Я не могу туда войти, здесь живи и все, живи вечно, живи хорошо, но за эту дверь тебе войти нельзя.